В первые годы он ещё интересовался нарушенными любовными клятвами и остывшими страстями, которые приводили к отравленной картофельной запеканке, равно как и историями корыстолюбия, обмана и возмездия; он пытался вообразить себе отчаяние отравительницы – к крысиному яду прибегали почти всегда женщины, мужчины в борьбе за существование предпочитали другое оружие, – и пытался проникнуться тем чувством облегчённого разочарования тех мужей, которые ошибочно истолковали свои желудочные судороги, приступы головокружения и сильное потовыделение как симптомы отравления; он разыскивал на первом этаже комиссаров, ведущих соответствующее расследование, и болтал с ними в вестибюле, чтобы выяснить подробности о судьбе тех людей, которых он, Леон Лё Галль своими пипетками и стеклянными палочками либо выводил на свободу, либо загонял в тюрьму или на эшафот. Иногда он даже неофициально и вопреки советам коллег ходил на место преступления или смотрел на дома отравительниц, наносил визиты жертвам в морге или смотрел женщинам-убийцам в глаза в момент вынесения приговора.
Но со временем он заметил, что подавляющее большинство этих драм ужасно банальным образом походили друг на друга и в конце концов представляли собой одинаковые истории жадности, тупости и глупости сердца, которые с незначительными вариациями повторялись снова и снова, отчего он, начиная уже с третьего года службы, ограничивался тем, что именем закона искал мышьяк, крысиный яд или цианистый калий, а все вопросы вины, судьбы и чувств, равно как и наказания, прощения или греха предоставлял другим – например, судьям в их почтенных мантиях или господу Богу на небе, или маленькому человеку на улице, или пьющим пиво за столом для завсегдатаев. Эту профессиональную позицию служебного смирения ему с самого начала и рекомендовали опытные коллеги.
По крайней мере он мог почти в каждом случае дать однозначный, ясный и исчерпывающий ответ на простые вопросы, которые ему приходилось решать в лаборатории – обнаружен или нет мышьяк, обнаружен или нет цианистый калий, – это он находил очень приятным. И моральный принцип, лежащий в основе его работы – что нехорошо посредством яда препровождать людей из жизни в смерть, – после стольких лет бесчисленно исследованных случаев он по-прежнему мог безоговорочно подписать.
С этой точки зрения он находил смысл своей работы – давать знать потенциальным отравительницам, что им не выйти сухими из воды – всё ещё хорошим, важным и правильным. Что же касалось однообразного характера его рабочей повседневности, который Леон временами переносил с трудом, то он, помимо всего прочего, утешал себя тем, что ему хорошо за это платят, благодаря чему он после свадьбы смог позволить себе переезд из Батиньоля на улицу Эколь, а также надеждой, что при благоприятном развитии событий он когда-то сможет занять более интересную должность.
