Адольф Иванович и на самом деле, насколько получалось, старался отвести от дочери всякое дурное, что самому ему порой мешало спать и не давало отрешиться, чтобы с головой окунуться в любимое занятие. И, тем не менее, раньше у него это получалось, когда все они жили в Каражакале. Там он писал, его картины были с ним; иногда, когда оставался в бараке один, он расставлял их перед собой в тесный ряд, прислонив к стене, и долго смотрел на них, представляя, что находится на выставке изобразительного искусства, но лишь как посетитель, забредший туда по случайности. И вот он, этот совершенно незнакомый ему человек, смотрит на его картины и видит то, чего, возможно, не видел он, автор, художник, творец и создатель живописного чуда, думая о красоте мира, но исходя при этом лишь из единственно своего понимания её, отталкиваясь лишь от собственного видения всех её причуд.
Со временем он научился видеть своё чужими глазами. Особенно удачно это получалось, когда проходило время, и работа, та или иная, постепенно угасала в памяти: краски, и без того по обыкновению сдержанные, тускли и просаживались ещё больше, перемешиваясь и сливаясь со всем остальным не художественным миром. Впечатления, которыми была заряжена его голова, когда видел и писал, медленно растворялись в спёртом воздухе и вечно недосвеченном пространстве барачного жилья, так же как и утекающие со временем воспоминания о том, почему хотел писать это, а не другое. То, как он строил композицию, как перемещал вглядом наполняющие её отдельные части, прищуриваясь, крутя очки так и сяк, чтобы стало виднее его слабым глазам, как пробовал потом повернуть обратно, когда убеждался в единственности изначального решения… всё это уже существовало в некотором отдалении от него, питаясь лишь остатками его памяти, но вместе с тем становясь и лучше, обретая совершенно новые, порой даже вовсе незнакомые звучания, обрастая несуществующими ранее деталями, о которых он, оказывается, не знал, хотя сам же их когда-то и породил.
Часто Цинку нравилось то, что наблюдает не сам он, а видят они, другие, случайные визитёры. Те, кто смотрел и оценивал, как бы транслировали ему свои ощущения от увиденного, намекая на их с автором единство, передавая мысленно то удивление, которое испытали они, вникая в сущность его работ, извлекая из них ту близкую их душе эмоцию, что не была похожа на его, но заставляла сопереживать его переживаниям и думать одинаково про разное, включая и то, что так и не стало со временем понятным ему самому.
