Настасья всё делала именно так, как он придумал ещё давно, когда окончательно понял, что так и жить ему без семьи и завёл для себя некий условный порядок быта. Она же в чём-то даже превысила его надежды на домработницкую опеку. В тот день эта женщина-бетонщица быстренько почистила свою одежду и, чуя, что именно в эти минуты жизнь её меняется самым наилучшим из всех возможных вариантов образом, ловко принялась за домашние дела. Попутно проверила, чего там в холодильнике, и удовлетворённо шмыгнула носом.
Царёв отпустил сопровождающего и прилёг: сил после очередной неудачи с испытанием этой чёртовой МБР Р-7 почти не оставалось, злость не отпускала, голова отказывалась слушаться. Тот, который водитель, поначалу сделал попытку в мягкой форме не подчиниться Главному: просто невозможно, чтобы случайный человек, никак ещё не проверенный, оказался вдруг настолько близко к охраняемому объекту, да к тому же остался с ним один на один.
– Слушай, пошёл в жопу, – устало бросил охраннику Павел Сергеевич, – нет уже никаких сил орать на тебя, просто исчезни, и всё. И пиши чего хочешь, мне до этих ваших игр в шпионов дела нет.
Она осталась тем же днём, уже насовсем. Царёв сказал кому-то нужные слова, её тут же «пробили» на все дела, с пристрастием, убедились в стерильности помыслов и незатейливости жизни и быстренько оформили на двойную ставку, то ли уборщицей, то ли оставили числиться в бетонщицах, но уже при самой пусковой площадке.
Порой Павел Сергеевич ловил себя на мысли, что не может сформулировать для себя свои же примитивные желания, которые никак и никогда, даже самым малым краем, не пересекались бы с главными целями жизни. Всё в этом смысле бралось откуда-то и делалось само по себе: носки обнаруживались уже постиранными и аккуратно складированными в одном и том же ящике комода. Кто-то незримо и угодливо в его отсутствие, будто механический робот, исполнял не его, а, казалось, чью-то постороннюю и властную волю, не оставляя ни малейшего повода для любого недовольства или проявления собственной инициативы.
Он отвёл ей часть квартиры, так что при желании можно было существовать почти не пересекаясь. Теперь у неё была собственная спальня, кусочек тупикового коридора, личная ванная комната и маленький, но тоже совершенно отдельный от хозяйских маршрутов туалетик, отделанный белым кафелем до самого потолка. Это был полный человеческий караул, а точнее, абсолютный срам всей её предыдущей жизни. Вероятно, именно такое осознание себя внутри другой, царской жизни, через какое-то время привело Настасью к тому, что она попыталась сделать, добившись искомого со второй попытки.
