– Раздэрэм жэ жэстокоэ сэрдэц наших камэниэ!.. – гремел о. Евлогий, яростно сверкая глазами. – Вэтхую грэх наших расторгнэм катапэтазму…
– Как это он сказал? – тихонько спросил царь Морозова. – Расторгнем чего?
– Он сказал: катапетазму… – недоуменно отвечал Морозов.
– А чего это такое?
– Не ведаю, государь!..
– А ну спроси-ка тихонько Сергеича!..
– Артамон Сергеич, а что это за катапетазма? – наклонился Морозов к Матвееву.
– Не ведаю, Борис Иваныч…
– И Матвеев не ведает, государь…
Алексей Михайлович уважительно посмотрел на о. Евлогия. И вспомнился Олеарий, немчин, гораздо наученный в астроломии и географусе и небесного бегу и землемерию и иным многим мастерствам и мудростям… А патриарх тогда да и другие святители очень все это осуждали. А теперь сами вот за катапетазму взялись… Кто их разберет, где правда?.. И он вздохнул, уповая больше на милость Божию…
– …Нэплодную ума нашэго истрясэм зэмлю, – гремел о. Езлогий, – злосмрадных душ наших грэхами умэрщвленных отвэржэм страсти, да от смэрти духовной освободымся…
Торжествующий, он оглядел москвитян. Они смотрели на него подобострастно и были все в поту: когда проповедь вгоняла человека в пот, это было самым красноречивым доказательством ее морального действия. И Алексей Михайлович возжелал лично выразить о. Евлогию свое полное удовлетворение и царское благоволение, но в это время послышался визг входной двери и какая-то тревога в задних рядах молящихся. Государь оглянулся: к нему подходил жилец Иван Вязьмитинов. Молодое лицо его было заметно взволновано, но он старался не обнаружить неприличной торопливости. Он ударил челом государю.
– Ты что, Ваня? – спросил Алексей Михайлович ласково.
– С государыней негоже, великий государь… – отвечал тот. – Она наказывала, чтобы ты как можно поспешал домой…
– Господи Иисусе… – крестясь, едва вымолвил царь. – Да ведь ей словно полегче было…
– Не ведаю, государь… Ну только велели тебе поспешать…
Вокруг тревожно зашептались.
Царь, сказав лишь несколько ласковых слов ученому проповеднику, повернулся было к выходу, но тотчас же опять обернулся к нему.
– А ты отпой-ка, отец, молебен о здравии государыни, – сказал он.
– Слушаю, вэликий государь… – проговорил о. Евлогий и тотчас же повелительно мигнул дьякону и певчим. – Помолимся, государь…
В свите произошло некоторое смятение: царя ли сопровождать, за царицу ли молиться? Языков сразу нашелся: половина пусть следует за царем земным, а половина пусть остается при царе небесном. Себя он отчислил в провожатые к царю земному. Но он был сумрачен: из сегодняшнего столового кушания явно ничего не выйдет, и эдак, пожалуй, стольник Чемоданов упредит его. Он подхватил государя слева вместо Матвеева, Морозов, очень встревоженный, стал справа, и Алексей Михайлович торжественно и медлительно пошел из храма.
