Голову запрокинув,
И глаза уголками вверх,
как рисуют у арлекинов.
Он твоей не услышит дудки,
Он глядит далеко и мимо,
Для него не проходят сутки,
Ибо время неразделимо.
Голос неба ему неведом,
Он не молится так, как все.
За тобой он не ходит следом
По янтарной речной косе.
Он спокоен и он бесстрашен,
Как уснувший в полях Иаков.
Он не строит высоких башен
И не чертит глубоких знаков,
Он пройдёт по земле счастливым,
Не оставив следа на ней,
И размоет ночным приливом
Отпечатки его ступней.
Вот и не было. Вот и сразу
Тяжело, горячо и бело,
Словно видели краем глаза,
Словно ветка плечо задела,
Так лучи над водой и сушей
На закате бегут, скользя,
И звенит бубенец пастуший,
Который поймать нельзя.
* * *
Дорогой Лёва!
Музыкотерапевт Алеся сегодня, кажется, заболела, и Санька очень страдал.
Дворовый мальчик Валера называет Саньку «чудо в ботинках». И верно, одна яркая черта Санькиной внешности – тяжеленная ортопедическая обувь. Вторая – рот. Я написала бы «улыбка», но трудно назвать улыбкой это выражение восторженного изумления. Как будто ты увидел какое-то чудо и глубоко вдохнул: ХАаа…
Может, поэтому «ха» или «кха» – единственное, что Санька произносит.
Утвердительно. Вопросительно. Недоверчиво. Презрительно. Восхищённо.
Увидит магнитофон, кулаком себя в грудь: «кха!»
– Что, у вас дома тоже магнитофон?
– Кха! Ха!
Так, наверное, представляют себе русских блаженных. Понимает всё. Знает всё. Всё чувствует. Но говорить не хочет. Поздно спохватились, в девять лет. Может быть, говорил бы.
Я помню, было это летом, на горе, на Онеге, между деревней и озером. Мы с ним шли за руку, пыльные, усталые. И вдруг – не знаю, что случилось – я встала перед ним на колени и стала просить: «Скажи, ну скажи: "домой", "идём домой", скажи "домой", пожалуйста!»
Он мотал головой и отворачивался. Я так долго простояла. Всё просила. Казалось мне, ещё минута, ну, две – и скажет. Не сказал.
* * *
Дорогой Лёва!
Черный город в снежном одеяле.
Сквозняки гуляют по полам.
Я стою на чём-то. На рояле.
И сгибаю что-то пополам.
Что-то гнётся с грохотом и треском
В ледоход сшибающихся льдин.
Хочется подраться. Драться не с кем:
На рояле только я один.
Я стою у края, дальше – бездна,
За спиной – обжитый мной уют.
Забиваться в угол бесполезно:
Видят. Беспощадно достают.
Но меня спуститься не заставишь
На качели (Господи, тоска!).
Дотянуться пробую до клавиш
Самым-самым кончиком носка.
Выключили свет. По крайней мере
Так я в безопасности вдвойне.
Кто-то ходит от стены до двери,
