Когда мне было десять лет, в моем сердце вспыхнула первая и, как я тогда была абсолютно уверена, единственная на всю жизнь любовь. А он — им был самый красивый, самый добрый, самый умный на свете мужчина. Он — Роберт Дайлинг. Ощущение того, что я люблю его, пришло как озарение. Я знала его столько, сколько помнила себя. И всегда, до того рокового дня, он был для меня одним из Страны Взрослых, куда вход нам, детям, воспрещен. Да нам и не нужно было, у нас свой мир захватывающий и сложный, мир со своими законами и устоями. И вдруг, это было на Пасху, — я словно проснулась. И увидела, что передо мной прекрасный принц, который мне всего дороже в жизни. Роберт имел дурную привычку — играть в ухаживание за мной, как если бы я была действительно его избранницей. Раньше эти ухаживания были иногда захватывающей дух, иногда забавной, но всегда — игрой. На этот раз игра вдруг показалась мне безобразной. Виною тому был и снисходительный тон Дайлинга, и его не очень ловкое перемаргивание при этом с папой.
Главное же заключалось в другом. Роберт приехал к нам с очередной своей пассией. Ранее — сколько их было! — я их не замечала. тут же я возненавидела бедную женщину с первого взгляда. Впрочем, почему „бедную“? Я переживала свое горе в гордом одиночестве, ни словом, ни поступком не показав „этим взрослым“ всю ужасающую бездну своих переживаний. Мне кажется, и мама, и папа, и Роберт о чем-то догадывались. Больше других Роберт. Он даже пытался, довольно робко и завуалированно, со мной объясниться. Но я едва удостоила его взглядом, полным презрения, и не дослушав невыносимых по своей беспомощности аргументов („Я тебе как родной отец“, „Останемся друзьями“), убежала в свою спальню, где и проплакала весь вечер.
То что я скажу тебе сейчас, я могла бы и не говорить. Но наверно будет лучше, если ты об этом будешь знать. Спустя семь лет после той Пасхи я стала любовницей Роберта. Правда, на одну единственную ночь. Это было как наваждение, как неизбежная болезнь. Переболев ею, я как бы очнулась от долгого и страшного кошмара. Конечно, я увлекалась какими-то мальчишками-соседями, соучениками, братьями подруг. Даже целовалась не раз. Но Роберт был бог, суровый и нежный. Вне конкуренции.
Вне критики. Вне сравнений. В ту ночь кончилось семилетнее рабство. И я не знала — к лучшему ли это. Кумир, пока он не повержен, заставляет жить. Потом жить уже надо смочь самому или выдумывать нового кумира. Мою жизнь заполнило серьезное, систематизированное чтение. И помог мне в этом отец. думаю, что он не знал про мою близость с Дайлингом. И слава Богу!
