Когда Уле сравнялось семь лет, приемные родители сказали ей, кем они ей приходятся, и о том, что родные отец и мать Ули неизвестно где живут, и неизвестно - живы они или нет. Приемные родители сказали это разумно. Они хотели, чтобы девочка узнала правду от них, а не от других людей; чужие люди когда-нибудь скажут ей о том же, но скажут нехорошо и поранят душу ребенка.
- А они тоже страшные? - спросила Уля о своих родных родителях.
- Нет, они не страшные, - сказал приемный отец. - Они тебя на свет родили, милее их тебе никого нету.
- Ты неправду видишь, дочка, - вздохнула неродная мать. - У тебя глаза порченые.
С тех пор Уля стала жить еще более печальной. Шло лето, и Уля задумала, что под осень она уйдет из дома, чтобы встретить на свете своих родных отца и мать, покинувших ее.
И то лето еще не минуло, как пришла в деревню одна пожилая крестьянка, обутая в лапти и с хлебной котомкой за плечами. Видно было, что она шла издалека и утомилась. Она села у дорожного колодца, возле которого росла старая сосна, поглядела на дерево, потом поднялась и ощупала землю вокруг сосны, точно искала что-то, давно оставленное и забытое. Переобувшись, женщина подошла к избе, где жил Демьян, и села на завалинок.
Прохожих никого не было, люди работали в поле, и женщина-странница долго сидела одна. Потом из одного двора вышла девочка. Она увидела чужую женщину и приблизилась к ней.
- Ты не страшная, - сказала девочка с большими светящимися чистым светом глазами.
Странница посмотрела на девочку, взяла ее за руку, потом обняла ее и прижала к себе. Девочка не испугалась и не вскрикнула. Тогда женщина поцеловала ребенка в один глаз и в другой, а сама заплакала: она узнала в Уле свою дочь - по глазам ее, по родинке на шее, по всему ее телу и по своему задрожавшему сердцу.
- Молода я была, глупа была, на людей тебя бросила, - говорила женщина. - За тобой теперь пришла.
Уля прижалась к мягкой теплой груди женщины и задремала.
- Я матерью тебе прихожусь, - сказала женщина и опять поцеловала Улю в ее полузакрытые глаза.
Поцелуй матери исцелил Улины глаза, и с того дня она стала видеть белый свет, озаренный солнцем, так же обыкновенно, как все другие люди. Она смирно глядела перед собой серыми ясными глазами и никого не боялась. Она видела правильно - прекрасное и доброе, что есть на земле, ей теперь не казалось страшным и безобразным, а злое и жестокое - прекрасным, как было без родной матери.
