— У вас есть немного свободного времени? — обратился он ко мне после доклада и, когда я ответил утвердительно, сказал: — Меня ждут в муниципалитете. Вы не проводите меня? Мы могли бы поговорить по дороге.
Некоторое время мы шли молча. Уже смеркалось. На улицах было пустынно в этот час.
— В Москве высоко ценят вашу работу «Классовая борьба в теории Маркса», — начал он разговор. — Как вы сегодня оцениваете ленинский эксперимент? Получится ли что-либо у большевиков?
Я быстро взглянул на него. Он целеустремленно шагал, изредка взмахивая правой рукой.
— Власть они удержат, но никакого социализма не построят.
— Почему?
— Да потому что Ленин извратил марксизм, чтобы захватить власть. Доминирующие черты его характера — это своеволие и властолюбие. Музыку власти, все ее оттенки и полутона он понимает и чувствует, как никто, и только это его интересует.
— Но ведь Ленин боготворит Маркса.
— Что не мешает ему жульничать. Конечно, в невежестве Ленина не упрекнешь. Он прекрасно разбирается в философии, хотя отлично понимает, что сам он философом не является. Платона же особенно ценит. Но поскольку Платон утверждал, что государством должны управлять философы, то Ленин, оказавшись у власти, их всех из Советской России выгнал.
— И правильно сделал. Трепачи только баламутят воду и мешают.
Я пожал плечами:
— Это эмоции. Здравый смысл говорит о другом.
Он вдруг остановился и повернул ко мне гневное лицо.
— Да! Так и надо! Ленин — это сама революция! Человек железной решимости! Ради революции он не остановится даже перед пролитием невинной крови. Ради революции он не побоится отрицать сегодня то, что проповедовал вчера. Ради революции он будет проповедовать завтра то, что отрицает сегодня. Ленин никому не позволит опутать свою мысль паутиной лживых фраз!
— Меня интересует совсем другое, — сказал я холодно. — Что будет с российскими евреями, когда схлынет революционный угар?
Он насупился и до конца пути не произнес больше ни единого слова.
Впрочем, с упрочением в Советской России сталинской диктатуры отношение его к «ленинскому эксперименту» стало более критическим. Налет большевизма почти исчез из его публичных речей. Он перестал ратовать за всеобщую коммуну, военную дисциплину, неограниченную власть рабочего руководства.
«Большевики свели всю огромную проблематику строительства социализма к захвату чужой собственности», — заявил он в одном из своих выступлений перед рабочими.
Его реальная сила зиждется на двух китах: Гистадруте и рабочей партии.
