— У меня есть друзья-евреи, — смущенно сказала Магда с таким чувством, будто признавалась в чем-то постыдном.
— У меня тоже, — засмеялся Квандт. — Но об этом мы уже говорили.
— Вы прочитали мне целую лекцию, — засмеялась и Магда. — Теперь я чувствую себя более просвещенной и должна признать, что у вас оригинальная манера знакомиться с девушками.
— Простите, Бога ради, — смутился Квандт. — Просто я ужасно обрадовался, что вы не еврейка.
— Вам это так важно?
— Очень важно, — произнес он, став вдруг серьезным.
— Расскажите о себе, — перевела Магда разговор на другую тему. — Вы, конечно, женаты?
— Моя жена умерла два года назад от рака, оставив меня с двумя маленькими детьми.
— Мне очень жаль, — сказала Магда.
— Жалеть, в сущности, не о чем. Она принадлежала к захиревшему роду остзейских баронов и занималась только тем, что кичилась своим аристократическим происхождением. Кроме этого, в ней не было абсолютно ничего заслуживающего внимания.
— Но как же вы справляетесь с двумя детьми, один?
— На самом деле у меня пятеро детей, — улыбнулся Квандт. — Я ведь усыновил трех сирот. Их погибшие в авиационной катастрофе родители были моими друзьями. А как справляюсь? Не так хорошо, как бы мне хотелось, ибо род моих занятий оставляет мало свободного времени.
Магда впервые посмотрела на него с уважением.
Она настояла на том, чтобы самой расплатиться за обед, но берлинский свой адрес дала Квандту без колебаний. Ей импонировали возможности этого человека.
На следующий день посыльный доставил на ее квартиру огромную корзину белых роз.
Через три месяца Магда вышла замуж за Гюнтера Квандта, после того, как выполнила два его условия: сменила католическую веру на протестантскую и отказалась от еврейской фамилии Фридландер. Она приняла фамилию своего отца и стала фрейлейн Ритшель.
* * *
Очень быстро Магда поняла, что совершила ошибку. Дело было не в том, что по возрасту Квандт годился ей в отцы. Магде это даже нравилось. Но уже в первые недели брака высветлилось несходство их характеров и темпераментов. Гюнтер Квандт оказался человеком скучным, заземленным. По воскресеньям он регулярно посещал церковь, где слушал пасторские проповеди с таким видом, словно это были откровения свыше, предназначенные лично ему. Трезвая его рассудочность все подчиняла строгому распорядку. Для него не существовало божественных даров жизни. В его идеально стерильном мире не было места призракам. Вино и женщины его не пьянили, музыка не интересовала, искусство оставляло равнодушным. Читал он только религиозную литературу и труды Платона, которого считал величайшим из мыслителей.
