привлечь вас.
– Почему? – внезапно охрипшим голосом спросила Сабина.
Снейдер прошел со стаканом к раковине и открыл кран.
– Вы без разрешения вмешиваетесь в идущее расследование, тайно отсылаете запросы в БКА, проникаете в здание судебной медицины и воруете наполовину готовый отчет с результатами вскрытия. Вы сами назвали бы себя благонадежным и достойным доверия человеком?
Пока из-под крана бежала вода и Снейдер наполнял стакан, Сабина незаметно протиснулась между ним и письменным столом. Нащупала диктофон. Закашлявшись, вытащила мини-кассету из прибора и спрятала в кармане жилетки.
– Нет, – ответила она. – Я не стала бы характеризовать себя так.
– Вот видите. – Он залпом выпил воду. – Что-нибудь еще?
Она пошла к двери.
– Еще один вопрос. Убитая в Кельне тоже была учительница или директор школы, как моя мама и та женщина в Лейпциге?
Снейдер отставил стакан. На мгновение он казался действительно ошеломленным.
– Неплохо, Белочка, – произнес он. – Но я не стану разговаривать с вами об этих случаях. А теперь уходите!
У одного сотрудника из отдела баллистики и военной техники Сабина одолжила диктофон, к которому подходила мини-кассета Снейдера. Коллеги Сабины из оперативного отдела выехали по вызову. Она стояла одна в столовой – прислонившись к подоконнику и приложив аппарат к уху.
К счастью, Снейдер говорил не по-голландски. Его речь была медленной, спокойной, интонированной. Вообще-то, Сабина надеялась узнать что-либо о его подозрениях насчет ее отца. Но в аудиозаписи Снейдера о нем не было ни слова. Снейдер расширял профиль убийцы. И не возникало ощущения, чтобы он думал при этом о ее отце.
– …Еще не подтверждено, но, как я полагаю, он использовал тот же самый яд, действующий на нервную систему. Как он затащил женщину в церковь? Взломал долотом главные ворота в семь вечера? На глазах у уличных музыкантов? Вряд ли! Вероятно, накануне ночью. И снова прятался целый день в склепе. Когда все было чисто, он перетащил ее наверх. На этот раз к церковному органу. После средневекового подвала сакристии в Кельне и звонницы в Лейпциге его гнев обрушился теперь на церковную музыку. Сакристия, колокола, орган…
Последовала пауза.
– …служитель говорит, что слышал музыку Баха. Собор в Лейпциге – это евангелическая церковь, там работал Бах. Не кажется, чтобы речь шла о какой-то определенной конфессии, но Иоганн Себастьян Бах, видимо, важен. Возможно даже, какое-то конкретное произведение.
Снейдер замолчал. Спустя минуту заговорил снова, но уже сменил тему. По его мнению, преступник – тридцатилетний одинокий мужчина-интроверт, у которого было ужасное детство и который испытывает ненависть к женщинам.
