Не символично ли, что эпос XX века указывает нам если не путь, то возможность пути?
Близится реальная битва за Кольцо. И вновь точной оказывается толкинская символика: не объединенные дружины Свободных Народов способны защитить мир, а взаимная верность Хранителей. Если зло рассеяно в обществе, выход один — преодолеть его в себе и друзьях. Преодолеть и нести в Затемненные Земли доброту, человечность и мудрость — единственное оружие, которое способно уничтожить Темные Силы, а не просто в очередной раз временно сломить их. Это гораздо труднее, чем воевать. Тем более что мирный путь Хранителей остается смертельно опасным.
Им предстоит долгая и тяжелая битва. И почти безнадежная. Поэтому так горек оптимизм Толкина. Вторая часть «Хранителей» наполнена прощаниями: светлыми — с Раздолом и Лориэном, горестными — с Гэндальфом и Боромиром. Постоянно повторяется неумолимое «никогда». Никогда больше не увидят Фродо и Арагорн цветущего Лориэна. Исчезнет и никогда не вернется чудесная магия Третьей Эпохи. Никогда не жить эльфам среди исполинских ясеней Благословенного Края.
«Наш нынешний мир суров и опасен, и некоторые свободные земли затемнены, а любовь часто оборачивается печалью, но становится от этого еще прекраснее», — говорит в «Хранителях» Хэлдер.
Май 1998 года: «Власть проклятия»
С незапамятных времен структура Ойкумены, мира Обитаемого, который Дж. Толкин называет Ардой, определялась так называемыми вековыми конфликтами. Следуя романтическому, эпическому, а в конце концов христианскому западному мироощущению, мы вправе назвать их Представлениями одного вечного конфликта между добром и злом. У Толкина зло персонифицируется в образах Мелькора и Саурона и их присных, в государствах-крепостях Утумно, Ангбад, Мордор. У нас в Текущей Реальности на эту роль претендовали (за последние две сотни лет) наполеоновская Франция, николаевская Россия, кайзеровская, а затем гитлеровская Германия, наконец, Советский Союз.
Как и писал Толкин, победы всякий раз оказывались поразительно бесплодными и на смену одному Черному Властелину чуть раньше или чуть позже с неизбежностью вырастал другой, еще более черный. Его давили за умеренную цену от одного до пятидесяти миллионов человеческих жизней, и все опять начиналось сначала, так что создавалось впечатление, что кто-то очень заинтересован в вечном круговороте «падений, побед, неизбежных прозрений».
Книга Толкина с этой точки зрения — продукт своей, западной (англо-саксонской) культуры.
