Боги мои, я мельче пылинки, думал К., покупая на скупое переводческое жалованье свой первый печатный аппарат, как вымышлять большие просторы?
Дуайт Шеймус, смуглый, с отстеганными песчаным ветром недобрыми черными глазами, копия Хитклиффа из «Грозового перевала», выделил Эрншо комнату с балконом, овеянным жасмином и эвкалиптом, откуда было видно роскошный дворец, резиденцию муфтия Эль Аннаби. Шеймус вел дипломатическую деятельность здесь и в Алжире, в совершенстве владел арабским и сватал бело-синюю деревню как идеальный уголок для поэтов и художников. У Дуайта была бритва «Шеффилд» с выбитым крестиком на лезвии, и присутствие под одной крышей древнего эха свершившейся трагедии плодило диковатые, гротескные фантазии у незагорелого визитера: как символично было бы полоснуть себя в этом пустынном краю – в том, что у него не хватит духу покончить с собой, подобно деду, он не сомневался ни разу. Днем Клайв с восторгом лазил по римским мозаикам, рисовал в блокнотике финиковые пальмы, экзотично шумящие, но стоило каленому средиземноморскому солнцу затонуть в горьких волнах, как он уползал, подобно местным ящерицам под камни, за свою печатную машинку, монумент его нового быта.
Когда он сочинял особенно экстатично, со стороны могло показаться, что он играл на пианино: регистры букв сами превращались в ноты. Потому что ни в чем другом не мог чувствовать себя свободнее, чем в прозе. Ни в живом или, боже упаси, телефонном общении, ни во сне, ни в переводческой работе, ни в университете, ни руки в карманы и пойти гулять, ни на обочине, ни в центре внимания, ни в любви, ни даже в музыке. Тем болезненным, одиноким летом в нем зародилось начало не творческое (то уже рвалось вперед, подчиняло себе мысли и тело), но языческое, жреческое. «Дионисийское», как он сам его определял.
«Я прежде всего писатель, а уже потом человек!» Так он распинался, сопя носом и кусая перо, в позднеподростковых дневниках; так он осаживал барышень в необъятных шляпах с малиновыми перьями, цепляющихся за неприветливые локти (он не выносил прикосновения обоих полов и любых возрастов до такой степени, что даже избегал рукопожатий); так он отказывал Дуайту в компании по восточным борделям, мраморным купальням или шафрановым базарам; так он бросил однажды в личико скрипачки Мег Джусти, сидевшей с ним бок о бок за фортепьяно, и та ответила: «Я понимаю, о чем ты». Их свадьба была решенным вопросом с первых минут знакомства.
