Феликс помедлил, сделал глубокий вдох.
– Во Флетчерской мужской исправительной колонии, – сказал он. – Я там преподаю. Театрально-литературный курс. Для… э… заключенных. Некоторые из них – на удивление хорошие актеры.
Анна-Мария отпила большой глоток пива.
– Так, давайте еще раз, – сказала она. – Вы хотите, чтобы я сыграла Миранду в тюремной постановке с участием осужденных преступников?
– Никто из них не захотел играть молодую девчонку, – сказал он. – Думаю, ты сама понимаешь почему.
– Да уж, – жестко проговорила она. – И я их не виню. Быть девчонкой – такой отстой, уж поверьте мне на слово.
– Тебе будут рады, – сказал он. – В нашем маленьком театре. Они все в восторге от такой перспективы.
– Надо думать, – сказала она.
– Нет, правда. Они отнесутся к тебе с уважением.
– Сплошные белые и пушистые, тонкие и деликатные Фердинанды, да?
– Там есть охрана, – сказал Феликс. – Целый штат надзирателей с электрошокерами, дубинками и так далее. – Он сделал паузу. – Но они не понадобятся. Правда. – Он опять сделал паузу. – Тебе заплатят. – Еще одна пауза, потом – его последний довод: – Такого театрального опыта ты не получишь больше нигде. Это я гарантирую.
– Больше никто не согласился, да? – спросила она, и Феликс понял, что он почти у цели.
– Ты первая, к кому я обратился, – честно ответил он.
– Хотя я уже старовата для этой роли, – сказала она. – Уже не та, что двенадцать лет назад.
– Ты идеально подходишь на эту роль, – сказал он. – Ты молода и свежа.
– Как куча свежего говна, – сказала она. Феликс растерянно моргнул. Ее сквернословие всегда немного его пугало. Трудно привыкнуть к тому, что от такой нежной девушки исходит такая площадная брань. – Потому что я выгляжу как подросток, – сказала она. – Без сисек.
Глупо было бы отрицать очевидное.
– Значение сисек сильно преувеличено, – сказал Феликс. Музыка для ушей женщин с маленькой грудью. Всегда. Вот и Анна-Мария оттаяла, улыбнулась.
– Просперо играете сами? – спросила она. – Не какой-нибудь грабитель банков, наряженный в мантию старого чародея? Потому что я до сих пор помню ваши монологи. Это было потрясающе. Если их испоганят, я не переживу.
– Да, Просперо играю я, – сказал он. – Колдовство в каталажке: для меня это вызов. Если сравнить с игрой на обычной сцене, то последняя будет как увеселительная прогулка. А можно еще посмотреть и с такой точки зрения: может быть, это мой последний шанс поставить «Бурю».
Она вдруг улыбнулась ему искренне и открыто.
