Очень было интересное зрелище. Представление после представления.
Берк заметила, что собралось очень много молодых девчонок. Лет этак девятнадцати, двадцати, двадцати одного. Некоторые были по-настоящему красивы. Держались стильно и с достоинством. Но все они чего-то искали, и вряд ли кто-нибудь знал чего. Секса? Конечно, но это лишь верхний слой, кожа. Горячая, веснушчатая, бело-лунная, загорелая и гладкая, эбеновая и блестящая, молодая, мягкая, приятная. Вот почему все они здесь собрались, вот что свело сестер вместе, и многие сказали бы, что это и есть жизнь, что вот она, цельная картина, вот это реальность, это суть секса и доминации, и в конце вечера — последний нежный поцелуй или едкое замечание, брошенное как пощечина. Но, думала Берк, вряд ли здесь кто-нибудь знает, чего ищет на самом деле… и в этом смысле нам ничуть не легче, чем натуралкам.
Может быть, тебе нужно общение, сколько найдешь его. Чужая молодость, красота, крутость — что угодно. Может быть, дело во власти над другими, в том, чтобы плясали под твою дудку. Реванш за испытанные унижение и боль. А секс — лишь способ это оформить.
Сидя на диване, глядя на проходящие тела и происходящие игры, Берк вспоминала открытку, которую прислал ей отец. Не Флойд, мать его, Фиск, а настоящий ее отец, Уоррен Бонневи. Прислал накануне первого ее концерта, когда ей было семнадцать. Открытка выцвела, заляпалась желтым и выглядела реликтом пятидесятых. На картинке порхали женщины с длинными ресницами, похожие на пчел. В строчке «С первым заработком!» слово «заработком» было зачеркнуто и сверху написано «концертом».
На развороте открытки было напечатано стихотворное поздравление:
Поздравление с новой работой
Поздравляю тебя с новым делом,
ты ведь этого очень хотела.
Смог бы много я наговорить,
но открытке всего не вместить.
Стремись все выше, поднимайся и расти,
И будешь мед, как пчелка, в улей свой нести.
Эта последняя строка тоже была вычеркнута, а вместо нее написано:
Но помни, что живым отсюда не уйти.
Целую.
Уоррен.
Странно, да. Тревожно — тоже. Но отец же был сумасшедшим.
— Привет, я Нобль, — сказала женщина с темным загаром и с белыми прядями в волосах. В одной руке она держала бутылку «Сьерра-Невада пейл», а другую протягивала Берк. Было ей лет двадцать восемь — двадцать девять. Очень красивые зеленые глаза, уверенный голос. Одета в черную майку, облегающие джинсы и коричневые потертые ковбойские сапоги. Ничего ослепительного, но вполне сойдет.
