Она не сразу поняла, что означает этот пустой блуждающий взгляд. Молодой человек пролил содержимое рюмки себе на руки, на пиджак, на желтый галстук дудочкой. Он двинулся прочь размашисто и нетвердо, и она услыхала звон стекла, разбитого о стул. Это прошло незамеченным, как будто на пол уронили булавку.
Но вот в ее сознание вторглось чье-то насмешливое хрюканье, потом ответное хихиканье, потом слова:
— Что это там за история с розой?
— А пес его знает.
— Очередной номер Генри.
Огромный мужчина в костюме из грубого толстого твида стоял, широко расставив ноги, и сотрясался от хрюкающего смеха. То и дело он выпрямлялся и пил, время от времени запуская руку под толстую черную с желтым ковбойку и почесывая волосатую грудь.
Сделав несколько торопливых глотков, он зашептал:
— Так что это за история у Генри с женой бакалейщика? Говорят, она здесь торчит с утра до ночи.
— Что ты, у Генри? С какой женой?
— Бакалейщика вроде бы — не знаю. Да ты разве не слыхал?
— Нет, что ты. Не может быть. Чтобы у Генри — и женщина?
— А что? Думаешь, нет?
— Никогда не поверю. Только не у Генри. Он же от мухи последней сбежит, если она женского пола.
— Так ведь женский пол — они все назойливые как мухи.
Снова, при этой реплике, раздались взрывы нутряного, смачного гогота.
— Возможно, я полагаю — вполне возможно. Тоже способ заполучить покупателя.
Она стояла потерянная, как во сне, половину не слыша, не воспринимая. Обрывки разговоров проносились мимо ее озадаченного лица с легким звоном, точно осколки стекла.
— Кто-нибудь знает, где здесь одно местечко? Раздобудь мне выпить, дорогой, пока я схожу. Только не хереса. Джина. Херес препакостный.
— У бакалейщика куплен, вероятно.
Слышно было, как дама с желтым мундштуком, опираясь вытянутой длинной рукой о камин и неряшливо роняя себе на грудь серый пепел, с элегантным шипеньем осуждает кого-то за стервозность.
— Хотя, в общем-то, все мы стервы, верно? — говорила она. — В той или иной степени. Но она — это нечто.
— Она вас к себе не приглашала? Зовет к обеду, если ей кто-то необходим для ровного счета, вы приезжаете, а у порога к вам выходят и объявляют, что надобность в вас отпала. Да-да, я не преувеличиваю!
— Неприличная особа. Что ж, бедный Алекс, — он теперь это знает.
— В том-то и беда, черт возьми, что, когда наконец все знаешь, уже ничего не изменить.
Воздух вокруг как бы курился от непрестанных белых выхлопов. Клара в конце концов двинулась прочь и столкнулась с возбужденным, разгоряченным Лафаржем, который, в свою очередь, старался протиснуться мимо толстой женщины в черных брюках, с обвислыми, как у ищейки, брылами и блестящими белокурыми волосами, по-мужски напомаженными и зализанными назад.
