— Может быть, самую малость.
— С другой стороны, необходимо вообразить себе на этом фоне розу. Вы не знаете, разводит кто-нибудь эти чудесные черно-красные розы?
Она стояла задрав к нему голову.
— Как будто нет.
— Жалко, — сказал он, — будь у нас роза, можно было бы посмотреть, каково впечатление… Однако душа просит чаю. Не хотите ли выпить чашечку?
На кухне он занимался приготовлением чая с неторопливой ритуальной скрупулезностью.
— Китайский способ, — приговаривал он. — Сначала совсем чуть-чуть воды. Потом подождать минуту. Подлить еще водички. Снова подождать. И так далее. В общей сложности шесть минут. В этом весь секрет — добавлять воду по каплям и с перерывами. Отведайте-ка вот это. Сладкий пирожок собственного изобретения, на кислом молоке.
Она прихлебывала чай, жевала пирог и глядела на сырое сердце, которое положила раньше в миску на кухонном столе.
— Страшно мило, что вы остались поговорить со мной, миссис Корбет. Я со вторника, когда вы приезжали, еще ни единым словом ни с кем не перемолвился.
Тогда, впервые, она решилась задать ему вопрос, который ее волновал:
— Вы здесь совсем один живете?
— Абсолютно — но когда приведу дом в порядок, буду толпами принимать у себя друзей. Косяками.
— Великоват этот дом для одного.
— А пойдемте посмотрим комнаты? — сказал он. — Кой-какие из них я отделал, до того как въезжать. Спальню, например. Давайте сходим наверх.
Наверху длинным — до полу — открытым окном под козырьком смотрела в долину просторная комната с обоями сизого цвета и темно-зеленым ковром.
Он вышел на балкон, вдохновенно раскинув руки.
— Здесь у меня будут крупные цветы. Ворсистые, толстые. Петуньи. Расхристанные. Бегонии, фуксии — в таком духе. Безудержное изобилие.
Он оглянулся на нее.
— Жаль, нет у нас этой большой черной розы.
— Я прежде носила шляпу с такой розой, — сказала она, — теперь, правда, больше не ношу.
— Как мило. — Он шагнул назад в комнату, и она вдруг во второй раз остро ощутила нестерпимую затрапезность своего шерстяного коричневого платья.
Стыдясь, она опять сложила руки на животе.
— Думаю, мне пора ехать, мистер Лафарж. Будет что-нибудь нужно на конец недели?
— Еще не знаю, — сказал он. — Я позвоню.
Он на мгновение задержался в проеме окна, глядя ей прямо в лицо с удивленным и пристальным вниманием.
— Миссис Корбет, я наблюдал только что поразительную вещь. Когда стоял на лестнице и у нас шел разговор о розе. Вы смотрели на меня снизу, и впечатление было такое, будто на вашем лице не стало глаз, до того они у вас темные. Темнее глаз я не встречал. Вам кто-нибудь говорил об этом?
