В этот вечер мне было никак не заснуть. Некоторое время я глядел на полную луну, светившуюся на небе, словно недремлющий иллюминатор ночи, затем встал и постучал в дверь сестры. Лиз встретила меня в пижаме. На ее кровати лежала старая детская книжка, которую она, очевидно, здесь нашла, и пачка виноградной жевательной резинки.
– Ты все еще злишься? – спросила она, не переставая жевать. – Не бери в голову. Что делать, Марти становится все больше похожим на папу. Такой же критикан, только не лузер. Таким был бы папа, если бы добился успеха.
Я кивнул, но меня больно задело, что она назвала нашего папу неудачником.
– А как насчет выставки в галерее – получилось?
Я только мотнул головой.
– Жюль, можно задать тебе один вопрос? – Лиз бросила на меня материнский взгляд. – Сколько времени ты уже пытаешься добиться чего-то в фотографии? Три года? Это ради него? Потому что ты чувствуешь себя перед ним виноватым?
Я хорошо помню, что этот вопрос пробудил во мне глубокое беспокойство, и, возможно, мой тон при ответе был громче, чем следовало.
– С чего мне чувствовать себя виноватым? Мне нечего искупать перед папой. Я знаю, что он огорчился из-за того, что я до его смерти не пользовался камерой, но мы к тому времени все между собой выяснили.
– Я не хотела тебя…
– Я занимаюсь фотографией не ради папы, а потому, что мне это интересно. Ты заговорила совсем как Марти.
В раздражении я отвел взгляд в другую сторону. На стене висел рисунок в рамке, на нем был изображен человек с орлиными крыльями, летящий по воздуху, вдалеке виднелись очертания замка. Возле рисунка была надпись, сделанная детским почерком: «Он хочет освободить принцессу, которая сидит в темнице»… Подумать только, что этот рисунок сохранился! Он был сделан в первые недели после смерти наших родителей. Мы жили тогда тут, у бабушки во Франции. В то время мы в глубине души ждали, что вдруг откроется дверь и войдут родители и что все случившееся окажется чудовищным недоразумением. Чтобы подбодрить нас с Марти, Лиз тогда придумала игру в «редакцию снов». Она в ней исполняла роль увлеченного редактора и иллюстратора, а нам надо было придумывать странные или красивые сны. Затем мы их рисовали и снабжали разъяснительными подписями. Потом мы эти картинки сжигали, а другие люди, по словам Лиз, вдыхая этот дым, видели во сне то, что мы придумали.
– Что было бы, если бы мы выросли здесь, в Монпелье? – спросил я сестру. – Я часто пытался представить, какая из тебя получилась бы типичная француженка. Ты окончила бы здесь школу, а затем получила бы высшее образование.
