– Чего замолчали, гости дорогие? Или тут съезд глухонемых фанатов тишины? Мы, вроде, на праздник шли. Да, Володя? А попали, по всей видимости, в кладбищенскую контору, – пробасил детина, обращаясь к своему товарищу. – Наливайте уже, выпить хочется.
И тут мне стало обидно, что славные посиделки спетого и спитого коллектива так бесцеремонно подавлены доминантным самцом. Веселый внутренний задор перерос в решительный кураж.
– Наливай, ребята. Гудвин, сколь великий, столь же и ужасный, пожелали слово молвить неразумной пастве. Злобный волшебник страны Оз устал от жевунов и мигунов и хотел бы провести время с болтунами и прыгунами. Хотите избежать участи подземных рудокопов – смеемся и подпрыгиваем! Там, глядишь, в награду пожалует храбрость, сердце и мозги. Правда, повелитель?
– Правда, Гингема. Ты, матушка, на летучих обезьянах перекаталась? Или с Бастиндой мужика не поделила?
– Нет, Ваше высокоблагородие. Я всего лишь из другой сказки. За то и выпьем – за разнообразие форм существования.
Выпили. Народ приободрился, детина напрягся, а я раззадорилась. Смех прорывался отдельными фонтанчиками и полноводными гейзерами. Пикировка наша, ставшая центром внимания, продолжалась часа три кряду, подкидывая победные очки с переменным успехом на оба фронта. Атмосферу праздника мы вернули, державу и скипетр поделили. Но головной убор монарха обрел статус переходящего кубка, усиливая у меня и Савелия взаимный и пока неприязненный интерес.
Независимый и гордый Сава где лаской, где поддержкой, где хитростью, где давлением достаточно быстро подстроился под наш разношерстный дружеский коллектив. Внешняя показная флегматичность не мешала ему стремительно и хладнокровно принимать решения. Угрожающие опасности с разбегу натыкались на мощный агрессивный отпор. Ирония и сарказм прорывали нарочитую отстраненность. Общее созидательное движение вперед и умение лавировать в конфликте не исключали тяги к жесткому самоутверждению. Но неустрашимо принимая вызов толпы, Савелка неизменно совершал подвиг признания персонально существующего частичного превосходства или сопоставимости потенциалов.
Внешностью и повадками Савелий напоминал мне гиганта-Алабая, друга человека родом из Средней Азии. Смышлёный, неприхотливый и обманчиво добродушный Алабай всегда выглядит улыбающимся, умеет хохотать от души, сотрясаясь всем телом. Но, защищаясь, мгновенно возникает громадой, широко расставив лапы, и застывает скалой, призводя рык невероятной мощи. Азиат живёт в жесткой стайной иерархии, а инстинкт пастуха в нём заложен природой. С ним можно поиграть, но вряд ли стоит спорить. Уместно пошутить, но опасно насмехаться. Жить с таким рядом страшно и небезопасно, если ты «чужой». Выбор не так уж велик: стать «своим», уйти с дороги или зализывать раны. Но была одна немаловажная лазейка. К своим самкам азиаты относятся до неприличия снисходительно, прощая озорство. Я не Алабай, но в определенном смысле самка.
