— Совершенно верно, адмирал, это не тайна. Но теперь готовится против вас особенный удар.
— Да? — засмеялся Штертебекер. — Я нисколько не боюсь их.
— Вам нечего было бы бояться, если бы они открыто выступили против вас. Но для этого гамбуржцы слишком трусливы. Они замышляют нападение из-за угла.
— Но ради каких целей вы сочли нужным предупредить меня? Ведь вы сами находитесь на службе у гамбуржцев?
Вильмс Брауман низко поклонился, вероятно, с целью скрыть выражение своего лица от пронизывающих глаз короля виталийцев. Когда он опять поднял голову, на лице его было выражение скромности и услужливости.
— Адмирал, — начал он как бы колеблясь, и глаза его подстерегающе бегали по лицу Штертебекера, выглядывавшего из окна на морской простор. — Мое положение очень тяжелое. Я, конечно, слуга гамбургского сената, но на этом заброшенном посту я весь во власти виталийцев. Если они захотят что-нибудь сделать против меня, так я не сумею защититься.
— Вы живете там совершенно один в башне?
— Нет, адмирал, я имею помощника, с которым мы сменяемся в дежурстве.
— Есть у вас семья?
— Нет, адмирал.
— Вам нечего бояться виталийцев, вы нам тоже нужны.
— Я вам нужен, адмирал?
— Конечно. Вот маяк одинаково служит нам, как и другим кораблям. Вы делаете очень необдуманно, пытаясь войти с нами в сношения. Ведь вас могут выдать, ваш помощник, например.
— Адмирал, никто не будет таким негодяем, чтобы изменить другому, — ответил Брауман, изобразив на своем лице невинность и преданность.
— Ну, Брауман, то, что вы теперь делаете, тоже похоже на измену, — резко сказал Штертебекер. — Как вы думаете, что скажут на это гамбуржцы?
— Адмирал, я покорнейше прошу вас не судить меня слишком строго, — сказал негодяй. — Именно потому что я ненавижу измену, даже когда она исходит от моих кормильцев, я явился сюда. Сударь, я люблю вас, я уважаю вас еще больше, чем виталийцы уважают вас, поэтому я не могу быть спокоен, когда вам угрожает низкая измена, Сенат выслал против вас тайных убийц.
— Тайных убийц? Чорт возьми! Разве у Сената уже нет других средств, кроме яда и кинжала?
— Вы видите, благородный адмирал! Разве может быть спокойно сердце честного человека, когда он слышит о таких позорных деяниях? И разве это неблагородно — предупредить такого великодушного героя, как вы, от укусов змеи?
— Действительно; вы правы, Брауман, — сказал Штертебекер и протянул свою руку этому иуде, который пожал ее с подобострастной миной.
