— Я вас помню, — медленно и осторожно ответила она. — Вы что-то хотели?
Трамвай подошел к остановке, Вера с раздражением уставилась на желто-красный сдвоенный вагон: точно не успеет, придется теперь ждать следующего.
— А мы вас тут третий день караулим, — принялась объяснять Мария Станиславовна, — сначала здесь стояли, потом обошли здание вокруг и поняли, что еще второй вход есть, так расстроились, думали — упустили вас, теперь уж не найдем…
— Что вы хотели? — сердито повторила Вера.
Но Завгородняя сочла нужным еще и поведать, как удалось найти бывшего следователя Потапову, и она пустилась в подробный рассказ о том, как просила киевского следователя позвонить в Москву и выяснить, где Вера Леонидовна, и как никто не хотел давать информацию, и как они все-таки настояли…
Вера начала злиться. Ее приводила в бешенство словоохотливость женщины, а молчание ее мужа вызывало неприятное чувство — словно ожидание неизбежного болезненного удара.
— Извините, у меня очень мало времени. Зачем вы меня искали?
— Мы… Мы хотели сказать вам «спасибо». Поблагодарить… Если бы не вы, Слава еще сидел бы сейчас… И все знали бы, что он вор и взяточник. А так…
— А так — что? Не посадили?
Вере даже в голову не приходило после возвращения из той командировки поинтересоваться ходом уголовного дела. Ее отстранили — и ладно. Ей приказали освободить должность и найти другую работу — и пусть. Если она не нужна своей профессии, то и профессия с этого момента ей не нужна, и знать она ничего больше не хочет ни об уголовных делах, ни о самом Завгороднем, упоминание о котором не вызывало у нее ничего, кроме боли и отвращения.
— Меня судили за халатность, — произнес Завгородний, — дали два года исправработ, направили на «химию», я завод строил в Киевской области, Мария приезжала часто, дети тоже… То дело громкое получилось, всем дали по заслугам, и мне тоже. Я ведь как начальник цеха проявил халатность, это правда, я же видел, что что-то происходит, но молчал. Да вы и сами все это знаете, вы же говорили мне об этом, когда в следственный изолятор ко мне приходили. Но в хищениях я не участвовал и взятки никому не давал. Спасибо вам, что вы меня отговорили брать вину на себя. Теперь меня вором никто назвать не может, детям в глаза смотреть не стыдно. Халатность — это ж дело такое… Не воровство все-таки, и срок маленький. Да и судимость уже погашена. Конечно, после «химии» меня на хорошую должность никто брать не хотел, да это и понятно. Но теперь все в порядке, с погашенной судимостью-то оно легче.
