Между тем, омнибус наконец-то двинулся вперёд. Он теперь катился по Новому мосту, и кучер, который спешил побыстрее закончить свой трудовой день, бросил своих лошадей крупной рысью на склон, который спускается к набережной Лувра.
Средства передвижения общественного транспорта не подвешены на рессорах также любовно и тщательно, как частные коляски о восьми пружинах, и это поспешное движение имело следствием сильную тряску пассажиров.
Молодую девушку на ухабе бросило со всей силы на соседку, и уцепившись за её руку, она испустила слабый крик, за которым последовал глубокий вздох.
—
Обопритесь на меня, если вы больны, мадемуазель, — громко произнесла дама из под вуали.
Она не ответила, но позволила себе оставить свою голову на плече сочувствующей ей дамы, предложившей ей столь своевременную поддержку.
—
Этой молодой даме кажется стало плохо, — воскликнул смуглолицый юноша. — Надо бы попросить кондуктора остановить омнибус… пойду ка я …
—
О, нет, месье, она спит, — спокойно сказала окутанная вуалью дама.
—
Прошу прощения! Я подумал …
—
Она уже спала, когда толчки её внезапно разбудили. Но она тут же снова заснула. Давайте позволим ей отдыхать.
—
На вас, мадам?! Вы не опасаетесь …
—
Что она меня утомит? О! Ничуть. И она не упадёт, я за это отвечаю, так как я её поддержу, — ответила дама, обвив свою правую руку вокруг спящей девушки.
Смуглый юноша слегка наклонил голову, не настаивая. Он был хорошо воспитан, и решил, что уже и так сделал слишком много, вмешиваясь в то, что его не касается.
—
Что за молодёжь пошла, право неловко и жаль, — пробормотала толстая женщина в шапке. — Что касается меня, то я толкала свою тележку всю ночь, чтобы продать апельсины, и, если бы требовалось, я бы сейчас спокойно поднялась на вершину Монмартра. Ах! Я бы отправилась танцевать в Буль Нуар, а не спала бы, как старушка. Но вернуться в такое время домой к маме, дудки, как бы не так, ни за что! Сейчас уже таких девушек, как в мои годы, больше нет. Не та нынче молодёжь пошла!
И она погрузилась в свои мысли и, по видимому, в воспоминания. Девушка, которую они обсуждали, не двигалась. Плечо соседки было вполне очевидно использовано ею в качестве подушки, и она делала вид, что ничего не слышит, а художник, сидя перед ними, ничего не сказал, хотя у него чесался язык отпустить толстой торговке какой-нибудь язвительный комментарий по поводу словоблудия в отношении его поколения.
Он вновь принялся наблюдать за ними, и почти умилился, видя, как дама в вуали нежно взяла обнажённые бледные руки спящей девушки и поместила их в её узкую муфту, которую бедная девушка подвесила к своей шее, как монахиня ордена францисканцев, на витом шнурочке.
