—
Это, конечно, некоторое оправдание для вас, но не об этом идёт речь. Я утверждал только что Авроре, что вы, как и другие художники, ошибались, упорствуя в том, что воспроизводите на ваших полотнах итальянцев и итальянок. И я утверждаю, что для женских моделей именно наши француженки вам предоставили бы чудесные типы девушек и женщин, и вы смогли представить на наш суд совершенные шедевры.
—
Вы совершенно правы, месье, и мне не пришлось бы далеко ходить, чтобы найти такую модель, — с неким вызовом сказал Амьен, смотря на мадемуазель Дюбуа.
—
Вот видишь! О чем я тебе и говорил? — воскликнул месье Дюбуа. — Месье Амьен и сам считает, что ты можешь быть великолепной моделью.
—
Я плохо себя представляю в качестве пастушки из римской провинции, — засмеялась мадемуазель Аврора.
—
Вы были бы прекрасны в любом костюме, мадемуазель, — тепло возразил Амьен.
—
Ещё нужно, чтобы я смогла представлять персонаж, который вы выбрали. Ведь итальянки не блондинки, коей я имею несчастье быть. Солнце ни не позолотило мою кожу, ни окрасило в тёмный цвет мои волосы, и черты моего лица абсолютно не характерные для уроженок Апеннин, и я испытываю нехватку характера, свойственного итальянкам.
—
Ба! — сказал месье Дюбуа, перебивая дочь и Амьена, у которого был готов слететь с губ ещё один комплимент, — это очень хорошо, что ты так считаешь, и я знаю многих людей, которые согласятся со мной.
—
Я вас прошу причислить и меня к когорте этих людей, — добавил художник, очарованный тем, что получил возможность воспользоваться случаем, чтобы подтвердить своё восхищение красотой мадемуазель Авроры.
—
Впрочем, — продолжил её отец, — я признаю, что не могу не восхититься этими головами, за которыми художники отправляются так далеко. Они красивы, клянусь, эти ваши жительницы Рима, со своей лимонного цвета кожей и запавшими глазами! И какие наряды! Лоскуты ткани, которые кухарка не осмелилась бы накинуть на себя даже в последние дни карнавала, на Марди Гра. Следовало бы запретить появляться в этих нелепых нарядах на людях.
—
Вы чересчур строги в отношении этих бедных девушек, — прошептал Амьен. — Мы должны делать своё дело и, чтобы позировать, им не нужно одеваться, как парижским модницам на гравюрах.
—
Хорошо! Я понимаю это. Нужен местный колорит. Я знаю, что это такое, хотя я всего лишь буржуа. Но если бы я был художником, я брался бы за дело иначе. У меня был бы специальный гардероб для сеансов, и когда я нуждался бы в какой-то Форнарине, я выбрал бы француженку, и мне потребовалось бы только замаскировать её под римлянку.
