Уже в коридоре, когда они скрылись от людских глаз, Тэйд прислонился к стене — вымученную улыбку сменила гримаса боли.
— Так я и знал, — подхватил его Саима.
Засуетилась проходившая мимо служанка Нара. Спросила с беспокойством:
— С ним всё в порядке, Саима?
— Да, — успокоил он, — иди. Хотя подожди, воды нам принеси, хлеба немного и сыра козьего.
— Хорошо. Воды умываться или пить?
— И той, и той принеси и ещё бутыль эля… Большую. Не открытую.
— Сей момент, — в кокетливом реверансе присела Нара, но, встретившись с Тэйдом глазами, осеклась и закашлялась: — Возьмите, а то темно, — она протянула Саиме подсвечник на три свечи.
В комнате было прохладно. Тэйд скинул камзол и, не говоря ни слова, опустился на кровать. Саима плотно затворил за собою дверь, подошёл к открытому настежь окну.
— Давно началось?
— Третий день.
— Третий?! Что ж ты молчал? Совсем сдурел?
Тэйд виновато пожал плечами, сморщившись при этом от боли.
— Может, снять твои железяки ненадолго? — Саима указал на вериги, опутывавшие грудь, плечи и шею Тэйда: шипованные цепочки и зацепы. Линии кровавых пятен крест-накрест опоясывали тонкий ситчик его нижней рубахи.
— Ты что, сдохну… сразу, — отяжелённо дыша, ответил Тэйд. — Да ещё тебя с Виром прихвачу. Мне такой грех на душу брать ни к чему, — он попытался улыбнуться, получилось плохо… ну как плохо — ужасно. — Да и при чём тут мои железяки? Это я как раз без них больше пары часов не вытяну. Уино меня задушит. Ты не переживай, я привык. Одиннадцатый год их ношу как-никак.
Тэйд попытался встать, но тут же со стоном повалился обратно. Его одолевали слабость и тошнота, голова раскалывалась от боли. Полежав с минуту без движения, осторожно и медленно сел. Приоткрыв глаза, обнаружил, что видит всё как в тумане. Изображение двоилось: два лобастых лица Саимы, два широких носа, два срезанных подбородка, рядом два пееро: два хвоста, четыре глаза, четыре уха. Он потёр измученные, блестящие лихорадочным блеском глаза: видение стало чётче, но картинка не изменилась.
«Два Вира это нормально. А вот Саима… Одного Саимы было бы более чем достаточно», — подумалось Тэйду, но он мудро предпочёл оставить своё мнение при себе…
* * *
Чтобы добраться к колодцу, Крэчу пришлось пересечь улицу и выйти на свет. Всё тело его, покрытое синяками и порезами, ныло. Вдобавок нестерпимо зудели раны деревянной руки: она, вот ведь какое дело, болела пуще обычной. И, вообще, чувствовал себя Крэч прескверно: на борьбу с Вейзо ушло много сил.
