– Природа? – Тонкая бровь Вольфа удивленно поднялась.
– Я имею в виду туманы. Под их прикрытием противник может причинить нам кучу неприятностей. А разгонять туманы мы еще не научились.
– Но ведь любой туман может превратиться и в лучшего союзника. Достаточно научиться видеть в тумане.
– Легче сказать, чем сделать. – Комендант поднял рюмку. – Прозит!
– Прозит… Не кажется ли вам, что гораздо больше потенциальных неприятностей, нежели туман, содержит другое досадное порождение природы?
– Какое же, господин Вольф?
– Население острова, туземцы.
– Этих-то мы крепко держим в руках.
– Вы уверены?
Комендант глубокомысленно нахмурил лоб.
– Одни из них глупы – такие не опасны. Другие подлы – эти еще менее опасны. Мы их покупаем. Третьи строптивы – они совсем не опасны. Мы их сажаем.
– Дурак остается дураком, даже когда он расположен к вам, – сказал Вольф-Витема. – Подлец – всегда подлец, даже когда вы думаете, будто купили его: его могут и перекупить. Ну а что касается строптивых, то всех не пересажаешь. Ошибка, совершенная в этих условиях, чревата неожиданностями. А вы уже совершили крупную ошибку, мой дорогой полковник.
– О!..
– Зачем понадобилось выдавать разрешение пастору на въезд сюда?
– Прежний пастор умер.
– Тем лучше для нас.
– Напротив, господин Вольф. Именно он помог нам взять в руки этих бородачей.
– А новый пастор схож со своим предшественником?
– В этом отношении я вполне спокоен, – уверенно заявил комендант. – Они все на один манер, эти служители Господни!
Вольф не без иронии заметил:
– Вы счастливейший из смертных, полковник. Вы всегда довольны собой.
Комендант удовлетворенно кивнул и сказал:
– Но зато я недоволен вашим бароном.
– Кстати, когда бы я мог его повидать?
Комендант глянул на часы:
– Я как раз назначил ему рапорт. Если угодно…
– Охотно. – Вольф на мгновение задумался. – Но лучше будет, если он не узнает, что я здесь.
Комендант откинул портьеру двери, ведущей в соседнюю комнату.
– Тут вам будет достаточно удобно, и вы все услышите.
Через несколько минут вошел рыжий Вилли. Комендант не встал и не предложил ему стула.
Вилли почтительно поклонился. Нелюбезный прием его не обескуражил. Он и сам давно уже воспринимал свой пышный титул, как что-то вроде клички филера. Жизнь создала страшное противоречие между самим словом «барон» и тем, что представлял собою человек, ставший «рыжим Вилли». Он с удовольствием забыл бы и самое это слово и громкую фамилию своих остзейских предков. От прежнего барона фон дер Остен-Сакен в нем не осталось ничего, кроме рыжих, порядком поредевших бачек. Эти бачки он пытался снова отпустить после того, как перестал быть ленинградским дворником Василием Федоровичем. Боже правый! Как наивен он был тогда, воображая, будто начинается его новая жизнь: возвращение в фатерлянд, почет и деньги в воздаяние за услуги, оказанные германской разведке.
