— Но вы же, наверное, смертельно устали!
— Исключительно дело привычки. От наших солдат на фронте требуется в сто раз больше. — Он предложил Линдхауту сигареты. Тот взял одну:
— Спасибо, — сказал он, улыбаясь. На улице стало темнеть.
— А вы? Над чем работаете вы, коллега? Или это тоже «совершенно секретно»?
— Вовсе нет, — сказал Линдхаут. — Никто не подводил меня под графу запрещения разглашать секреты. Я работал над этим еще в Роттердаме. Мы оба биохимики. Большинство открытий поддерживается сегодня военными.
— Что вы хотите этим сказать? — Толлек с недоверием посмотрел на Линдхаута.
— Ваше — явно. И мое наверняка тоже. Германия ведет войну. Множество людей — солдат и гражданских лиц — получают тяжелые ранения. В наше время так много боли… — Голос Линдхаута изменился.
Толлек снова записал температуру. Его глаза бегали туда-сюда между таблицей и Линдхаутом:
— Итак, вы работаете над болеутоляющими средствами?
— Верно, да. Уже длительное время. Я работал над этим в Роттердаме. А когда я учился в Париже…
— Вы учились в Париже?
— Да. В Пастеровском институте. У профессора Ронье.
Толлек с уважением присвистнул. Каждый химик в Германии знал профессора Ронье — человека, который прямо-таки с ожесточением пытался изготовить такие же сильные болеутоляющие средства, как морфий, этот классический анальгетик, или еще более сильные…
На улице становилось все сумеречнее. Толлек включил электрический свет и опустил шторы светомаскировки.
— Конечно, и для нас чрезвычайно важно найти подобные вещества, — сказал он, — поскольку вся творческая сила нашего народа во всех областях направлена на то, чтобы сделать рейх независимым от иностранного сырья. Вы видите, насколько прозорливо заглянул вперед наш фюрер. Мы ведем войну уже почти пять лет. Мы отрезаны от всего мира, и он враждебно относится к нам. Разве могли бы мы надеяться получать алкалоиды опиума, из которых производится морфий, не правда ли?
— Но тем временем вы нашли долантин и гептадон, — сказал Линдхаут. — Не вы одни, разумеется. И химики в Америке…
— Не долантин! — Толлек становился все возбужденнее. — Долантин разработал один человек из Остмарки[11] уже в тридцать девятом году, в Инсбруке. Его фамилия Шауман.
— Это я знаю, коллега. И немецкий химик в «Хёхсте».[12]
— Айслеп! — воскликнул Толлек.
— Правильно, Айслеп, занимавшийся синтезом производных четырехчленного фенилового пиперидина. Наряду с ожидаемыми успокаивающими судороги свойствами, подобными атропину, он обнаружил в тридцать девятом году центральную болеутоляющую субстанцию.
