— Кто?
— Кукушка. Ах да, вы не можете этого знать! Это такой крик птицы по радио всегда, прежде чем радиостанция отключается и начинают выть сирены. Они часто выли. Тогда мы все бежали в подвал. Но непосредственно на Вену еще не упала ни одна бомба. Только на заводы в предместьях. Всемогущий Бог нас защитил.
— Пусть он делает это и дальше, — сказал Линдхаут, уставившись в пол. Филине обрела надежду:
— Да, да, да! Я утром и вечером молюсь об этом! Вы тоже католик, господин доктор, не так ли?
Адриан Линдхаут не подозревал, что он натворил, когда ответил, покачав головой:
— Нет, я протестант.
Час спустя с Филине Демут случился сердечный приступ. Не очень серьезный, но, после того как он прошел, она все же чувствовала себя настолько плохо и так близко к смерти, что, шатаясь, прошла к телефону, старому черному аппарату на стене в прихожей, и позвонила своему домашнему врачу.
Тот пришел, установил, что пациентка здорова, и дал ей несколько пилюль беллергала. Филине снова улеглась в постель. У соседа было тихо. Видимо, еретик пошел спать.
Фройляйн Демут спала до ранних предвечерних часов. Проснувшись, она услышала зловещие шорохи из комнаты Линдхаута — он распаковывал свои чемоданы. Когда Филине услышала, что еретик еще и свистит, она заплакала как маленький ребенок. Она оделась, крадучись пробралась в полутемную прихожую и набрала номер общежития для священников в Обер-Санкт Вайте, где жил Хаберланд. К счастью, он был дома. Стоило ей услышать его усталый голос, как она впала в истерику.
— Я больна, ваше преподобие, — посетовала она и, полная жалости к самой себе, снова начала рыдать. — Очень больна. Случилось что-то ужасное. Вы должны прийти как можно скорее.
— Что значит «больна»? Что с вами? Почему я должен прийти?
Филине зашептала:
— Я не могу об этом по телефону. Я должна вам рассказать это лично. Я не могу долго говорить. Пожалуйста, ваше преподобие, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, приходите!
— Но у меня сегодня очень много дел, фройляйн Демут.
— Умоляю вас, приходите. Это слишком ужасно! — Ее охватила странная сладострастная дрожь…
«Кто знает, что там на самом деле произошло», — подумал Хаберланд и со вздохом сказал:
— Ну хорошо. Но я могу быть у вас только поздно вечером.
— Спасибо, ваше преподобие. Я вам так благодарна… — лепетала Филине, но Хаберланд уже повесил трубку.
В комнате Линдхаута передвигалась мебель, шум был невыносим.
«Нет, — подумала Филине. — Нет, нет и нет, я этого не потерплю!» Щеки ее пылали.
