И загар мой на словах.
Словари – путеводитель,
Томик Пушкина – мой гид,
Душ из бочки – охладитель,
Из окна чудесный вид!
Скрылся пляж за горизонтом,
Накрываю «шведский стол»,
Увлечён Беллерофонтом,
Я в стихах своих щегол.
Запускаю скромно стартер.
Свет. Ручник. Сцепленье. Газ.
На Парнас шикарный чартер,
Мой Паджеро, как Пегас!
Ощущаю зависть многих —
У баллады есть финал!
А копытных, веслоногих
Аполлон с горы изгнал.
Памятник тёще…
Я тёще памятник воздвиг отменный,
В граните чёрном в виде языка,
За то, что был излишне откровенный,
И мог колоть надёжнее клинка.
Его фундамент выполнен в два ряда
Гранитных плит, а выше – диабаз,
Раствор – из желчи тёщиной и яда,
Чтоб он стоял незыблемо, как Спас!
А сам язык – из чёрного базальта,
Отполированный, как кабошон,
Тропа к нему – из «левого» асфальта —
Я этим языком всего лишён!
Песня сибиряка
Загорелся огромным желаньем
Оторваться по полной в Москве,
Вдохновиться к народу посланьем,
Как медведя к таёжной Тыве.
Я на ёлку на Красной площадке
Посмотрю с высоты южных гор —
Убеждаясь, что нравы здесь гадки,
И воров погоняет тут вор.
Обойду я Кремлёвские стены,
Загляну в их прославленный ГУМ,
Навещу храм Большой Мельпомены
И «собор» государственных дум.
Поражусь я невиданным ростом
И прогрессом деревни большой,
Поброжу по известным погостам,
Где поэт «отдыхает» душой.
Нагулявшись, вернусь я к «Казани»,
Опрокину в вагоне стакан,
Насмотрелся в столице я ср – ни,
Мне дороже родной Абакан!
Покидаешь ты наш городок…
Провожающих грустные лица,
Раздаётся прощальный гудок,
Приглашает в вагон проводница,
Покидаешь ты наш городок…
Я оставлю тебе все печали,
По дороге на шпалы сметёшь,
Пусть бы рельсы тебя укачали,
Я забыл: «Ты прости меня, Лёш!»
На душе, как в дырявом кармане —
На аркане проклятая вошь.
Только слышится мне, как в дурмане:
«Ты прости за прошедшее, Лёш!»
Принимай, дорогая столица,
Деревенщина едет к тебе!
Но опять мне под утро приснится:
«Предпочла бы тебя голытьбе,
Только ты надоел со стихами,
В них любовь и разлука твоя,
Ты встаёшь из-за них с петухами,
И творишь из себя соловья!»
Надоело мне счастье земное,
Ты в груди моей – загнанный штырь!
Эх, залью в эту рану вино я,
И уйду навсегда в монастырь!
Поэт в терзаньях
Бродит грусть по сердцу хлябью,
Погоняет в нём тоску,
Ностальгия мелкой рябью
Прибивается к виску.
Все желанья сбриты скукой
До стандартной синевы,
По душе ползёт гадюкой
Отголосок от молвы.
Голос внутренний в опале
За подсказки скорых бед,
Пьёт писатель «Цинандали»,
А «под мухой» он – поэт.
