Она глотает кофе. Поправляет очки, нервно оглядывается. Боится, что за ней следят?
Я спрашиваю, что с ней. Девушка не слышит. Кажется, она на некоторое время потеряла контакт с реальностью. Потом вздрогнула, и задумчиво сказала:
— Знаете, странное дело. Говорят, что семья — это люди, которые всегда тебя поймут и поддержат. Но я знаю — точно знаю, что мои родители никогда бы меня не поняли. То, что со мной произошло… такие вещи просто за гранью их понимания.
Я в ответ сказал то, что мне говорить не следовало.
— Многие самоубийцы имели семьи. И сводили счеты с жизнью прямо у себя дома.
Он вздрогнула еще сильнее, схватила чашку. Опрокинув в себя остатки кофе, продолжила:
— Я была вся в их власти. Они вытворяли со мной, что хотели. Имели всей съемочной группой, заставляли заниматься проституцией. Вы даже не представляете, с какими страшными людьми они связаны. Имен их я называть не буду. Боюсь. Но очень влиятельные люди. Губернаторы. Чиновники. Военные. Наркоторговцы.
Она наклонилась ко мне через столик, прошептала:
— Там было два мужика, которые всем заправляли от имени какой-то важной шишки. Один — высокий, глаза голубые. Очень тяжелый взгляд. Второй — длинный, с постной рожей, матерится через слово. Они обсуждали планы на будущее. Знаете, какие планы?
Я покачал головой. Она с кривой улыбкой сказала:
— Похищение детей.
Я спросил, зачем они собираются похищать их. Для пересадки органов каким-нибудь нуворишам? Девушка скорбно рассмеялась.
— На самом деле, такие вещи — миф. Не знаю, в чем дело, но без специального медицинского оборудования это технически неосуществимо. Нет, что-то другое.
Некоторое время мы молчали. Потом она закончила свою печальную повесть:
— В общем, недавно я узнала, что у меня СПИД. Шансов никаких. Вакцину ищут уже тридцать лет, и ни одного пациента еще не вылечили. Все эти Фонды — полная туфта. Да, наверное, это и к лучшему. Я устала жить в постоянном страхе и унижении, сгорая от стыда. Я почти не сплю, ломки в последнее время просто сводят меня с ума. Я даже хочу умереть.
Я спросил: если она так хочет умереть, и ее желание исполняется, почему она все время плачет? Это была самая трогательная форма сочувствия и заботы, на которую я был способен.
— Я плачу, потому что теперь уже никогда не стану матерью. Слушайте… можно я пойду? Я устала.
Я предложил подвезти. Девушка отказалась.
Через две недели она приняла смертельную долю снотворного. Если верить церкви — даже на том свете ей не найти покоя.
