«Итак, – рассуждал младший лейтенант, сделав глоток из красивого тонкого стакана и ответив на улыбку приятной официантки, – день близится на убыль, объект без каких-либо приключений вернулся на прежнее место, нет никаких свидетельств или признаков для переживаний…»
Он и вчера, когда докладывал к ночи результаты своих наблюдений, высказал точку зрения по поводу этого поручения. «Надо быть идиотом, чтобы взломать сейф и возвратиться назад. На это может решиться только слабоумный». Донсков скептически отнёсся к его выводам, только хмыкнул. «Что же ещё? – упорствовал опер. – Если вдова причастна к преступлению, какой дурак к ней сунется? Она же, как блондинка на пляже, – вся на виду!» Сравнение понравилось капитану, он опять хмыкнул, и интерес появился в его глазах. «Больше подозрений вызывает как раз её соседка Бокова, – выпалил младший лейтенант. – Живая старушка, то и дело куда-то бегает из дома, суетится, не обеспечить ли за ней тщательного наблюдения? Этот объект стоит того». Донсков покачал головой и сослался на недостаток сотрудников, но к предложению отнёсся с пониманием: «Ты постарайся приглядывать и за бабкой».
Так что беседа беседой, а установку от начальника он получил прежнюю: объект из поля зрения не выпускать, усилить бдительность, а к наблюдению за вдовой прибавилась и её соседка. «Сам себе работу нашёл, – кривился младший лейтенант. – А она дураков любит…»
Сок кислил и был тёплым, Семёнов издали помахал ладошкой официантке:
– Танечка! В холодильнике не найдётся чего из-под самого мороза?
– Я сейчас горячего принесу, – заулыбалась та. – Поберегите желудок. Мой вам совет.
И положила ему ручку на плечо серого элегантного костюма. Семёнов привык к успеху у женского пола, но всерьёз увлекаться не думал. Не то чтобы мать постоянно твердила: «сначала закончить институт…», «сначала найди хорошую работу…». Кстати, она давно уже не допекает его этой темой, глубоко пригорюнившись в тот вечер, когда он объявил о своём распределении в доблестную милицию. Мать просто потеряла дар речи.
И котлеты, с улыбкой поданные Танечкой, оказались далеки от материнских, они и выглядели пережаренными, а лука, как умела делать мать, вовсе не оказалось, и картошка белела сырыми кругляшками. Семёнов отодвинул тарелку, самая пора закурить, но в кафе запрещено… Впорхнула Танечка к окну, он и не успел поднять голову, приоткрыла форточку вверху, поставила на стол пепельницу и совсем невзначай коснулась пальцами его руки:
