Беря деньги, Габен касается руки Марсьяля.
— Ром с локвой, мсье. По особому рецепту. Вернется ваша жена, не расстраивайтесь.
Этот-то, во всяком случае, говорит искренне. Марсьяль отвечает ему грустной, соответствующей обстоятельствам улыбкой.
— Ее можно понять, — продолжает Габен, — у вашей жены хороший вкус. Кому захотелось бы слушать такую музыку, как сегодня вечером? Вот завтра будет выступать хорошая группа — и она вернется.
20 ч. 34 мин.
«Жи-и-и-ить под юпитерами тро-о-о-опиков…»
В неоновом сиянии желтых светильников над бассейном танцуют только комары.
Марсьяль отходит от окна номера 17 на втором этаже. Поворачивается к детской кроватке, которую Наиво с большим трудом удалось втиснуть между двуспальной кроватью и стеной. Софа в конце концов уснула. Она целый час звала маму. Марсьяль, как сумел, неуклюже ей объяснил:
«Софа, она вернется. Она ушла погулять. Она скоро вернется».
Напрасно старался.
Вопросы посыпались градом:
А почему мама не звонит?
А почему она меня не поцеловала перед уходом?
А почему она не взяла меня с собой?
Где моя мама? ГДЕ ОНА?
Почему мы спим не в той комнате, где вчера?
«Потому, Софа, что полицейский придет снимать наши отпечатки пальцев». Но этого Марсьяль дочке сказать не может.
Он снова пересказал ей приключения Ти-Жана, Бабушки Калле и Большого Дьявола,[11] и девочка уснула. Ей нелегко было это сделать — те двое у бассейна продолжали вопить.
Марсьяль стянул через голову майку, сбросил на пол штаны, и теперь стоит голышом в темноте.
Встревоженный.
Все идет не так, как предполагалось.
Через несколько часов, самое позднее — завтра утром, полицейский откроет опечатанный номер 38. Наиво, должно быть, рассказал им про разбросанную по комнате одежду, опрокинутые предметы… про пятна крови. Конечно, рассказал.
Марсьяль идет в душ.
Сегодня вечером, до ужина, он контролировал ситуацию. Но несколько минут назад что-то из-под контроля ускользнуло.
Льется вода. Почти холодная.
Мысли кружатся, соскальзывают по гладким стенкам его мозга, исчезают в отверстии. Зачем он сочинил этот бредовый план? Не попался ли он в им же самим устроенную западню?
Он вытирается, ему хотелось бы тереть кожу до крови, до тех пор, пока белое полотенце с вышитым на нем логотипом отеля не станет алым.
Перед его глазами снова встают чудовищные картины.
Был ли у него выбор?
Марсьяль проходит через комнату, голый останавливается у окна, почти не скрытый покровом темноты. Все равно никто в его сторону не смотрит. Почти для всех туристов вечер закончился, лишь несколько пар, обнявшись, танцуют на тиковых досках. Журденов не видно. Это не для них.
