Передвинули костер, подложили дров побольше, чтобы, как сказал Янголенко, прогрелась получше уточка, и легли рядом на разостланную плащ-палатку.
– Вот лежу я, Сергеич, и соображаю, чего ради ты сам старое русло прочелночить задумал? Аль солдат после водить станешь?
– Безусловно.
– Ты третий десяток поди округлил?
– Да. Перевалило за тридцать. Но что из этого? Не думаешь ли ты, Дорофей Александрович, что пора мне в мягком кресле покоить усталые кости?
– Не грешно и остепениться чуток. Заместитель твой, что тебе огурчик нежинский. Ноне пуля его, верно, приласкала. Погодил бы малость, пока подживет рана, и послал бы его со мной. А у старшины живот через ремень пучится.
– Хватает и им работы. Дела на заставе, Дорофей Александрович, на печи лежать не позволяют. Не тебе это рассказывать. Давно ли сам в старом русле диверсанта обкладывал? Русло – самое для них надежное укрытие. Знать камыши мы должны, как свою ладонь. Вот с себя я и начинаю. Да мне и легче, я тут больше всех бывал, многое мне уже хорошо знакомо.
– Засиделся ты на заставе. Засиделся. Пора бы уж тебе…
– Надоел, получается?
– Пустое молоть зачем? Нам лучшего не нужно. Уважают тебя в народе. Поначалу всякое плели: гордец, мол, чистоплюй. Не пошел на одну свадьбу, на вторую свадьбу, вот и сказ такой пошел. Не запамятовал небось как на путь праведный наставлял я тебя? Забижал, дескать, народ. Тебя как первого гостя ждут, а ты… Прошлое это все дело, что о нем толковать, а вот Субботина давеча разыскал, с Мергеном докапываешься. Люди знают. Тебя же уважающе мыслят, что пора тебе чины добывать. На учебу в академию вашу ехать. И иное вовсе толкуют: когда один хозяин долго в колхозе или в совхозе – крепкими хозяйства бывают, а когда сменяются раз да другой – захиреют, не заметишь как. Так вот и застава. Вот поди и рассуди, где резон. По мне, так приспело тебе шагнуть вверх.
– Действительно, кто знает, как лучше? Только я такого мнения: пограничник – не мотылек. Тому можно порхать с места на место, а нам границу охранять положено. Знать свой участок лучше, чем жена кухню знает. А я вот здесь какой год, и то тебя на помощь позвал.
– А ведь убедил чуток, – согласился Янголенко, встал и начал подкладывать в костер дрова. – Пусть пожарчее. Пропечет покрепче уточку. Подремаем давай часика полтора, она и поспеет.
Вернулся на свое место, лег и уже через несколько минут стал тихо похрапывать. Голова его удобно лежала на широкой ладони, борода, густая, черная, колыхалась в такт дыханию и тускло поблескивала в отсвете костра, как вороненая сталь, а редкие седые волосы искрились, словно серебряная канитель. Антонов же никак не мог отдаться беспечному отдыху. Он время от времени вставал, подбрасывая в костер сухие поленья, ждал, когда они разгорятся, и снова ложился. Делал майор все это тихо, чтобы не разбудить спящего Янголенко. Мысли же его были далеки от тихости. Они, как все время после задержания диверсионной группы, были тревожными и волнующими. Не переставал он мысленно прорабатывать действие заставы при любом из вариантов нарушения границы, все более склоняясь к тому, что очередной переход, скорее всего, будет по реке. Спустятся, двое или трое, до старого русла, переждут несколько дней в камышах, потом – к геологам. Не успокоятся, пока не выкрадут нужные им документы. И еще одна забота: как поведут себя во время поиска молодые пограничники? Первое испытание вроде бы выдержали. И только Рублев… Да, орешек. Обузой может стать.
