После Чернобыля | страница 16



   Обязательность таких детальных поисков с риском для собственной жизни не обозначена в инструкциях. Лишь в общих чертах там записано, что в случае опасности начальник смены должен помочь пострадавшим, должен организовать спасение персонала.

 Масштабы поисков — дело совести”,— говорил мне начальник смены турбинного цеха Г.В. Бусыгин... В 1992 г. он умер от болезни крови.

     … Погиб Анатолий Харлампиевич Кургуз, старший оператор центрального зала реакторного отделения четвертого блока. Услышав взрыв, он посмотрел в зал. Людей не было, сплошной туман. Оттуда валил раскаленный радиоактивный пар. Зал сообщался с общей проходной комнатой, за которой была операторская. Пар закручивался зловещими клубами. Ясно, что в центральном зале работать невозможно. Пар неизбежно отрезал бы путь к отходу его подчиненному, оператору Олегу Генриху. Бывший моряк знал: если горит отсек, его надо герметизировать. И он пошел в пар. Закрыл тяжелую гермодверь из центрального зала. Вывел Олега. «Вывел» - это не совсем точно. Они двигались наощупь, почти ползком. За ними валились перекрытия, оглушительно трескались стены. Вместе, как братья, в полном мраке они потом бегом бежали по лестнице, казавшейся бесконечной – спускаться надо было с большой высоты. Теперь уже худенький Олег тащил плотного Анатолия. Обоих отправили в больницу. Позже Олег скажет: «Я обязан жизнью Толе Кургузу».



   А ведь кажется, что это было совсем недавно. В вестибюль станции вошли четыре веселых моряка, среди них – Анатолий Кургуз. Все молодые и холостые. Все четверо отслужили на Камчатке положенное время и теперь прибыли «в распоряжение» ЧАЭС. Смотреть на них было удовольствие... Да, кажется — это было вчера. Но с тех пор они обзавелись семьями и детьми.

   Анатолий на флоте был штурманским электриком. Когда “на гражданке” его определили старшим оператором реакторного цеха было видно: и здесь парень на своем месте. Но после двух незначительных ошибок Кургуз сам потребовал перевода его в рядовые операторы.

   — Была в характере Анатолия такая черта: быстро сориентироваться в обстановке, быстро принять решение, если надо, самому же его осуществить. Проверять исполнение не было необходимости: как говорится, умрет, а сделает... Как горько, что в приложении к Анатолию это выражение оказалось не фигуральным, а буквальным. “Его все знали. И все любили”, — вспоминает Г.И. Рейхтман, много лет после аварии работавший начальником четвертого, разрушенного блока ЧАЭС (цел или нет, но контроля требует).