– Как же ты, любезный, со своей честностью здесь оказался?
Гвоздев не поддержал такой тон и ответил, уже не скрывая раздражения:
– Об обстоятельствах и причинах моего ареста в сопроводительных бумагах должно быть сообщено, милостивый государь!
Разговор не клеился. Не было меж ними того прежнего равенства, которое одно уже – важнейшее основание для дружбы и верный повод для искренности: один был подследственным по государеву делу, а другой – его невольным конвоиром.
Дементьева подобная ситуация начинала злить. Он и так рисковал, придя в острог к Гвоздеву. Рисковал вдвойне, памятуя, что кругом чужие уши, а старый приятель мог сболтнуть что-то лишнее об их дружбе, об учёбе в академии, которую они вместе якобы окончили… Но и не прийти, предать тем самым давнюю клятву Дементьев не мог. Посему и дерзнул явиться в острожную тюрьму, где томились арестанты.
Конечно, он оправдывал свой риск тем, что может у старого товарища узнать нечто, относящееся к его секретному заданию. Хотя где та Камчатка, где иноземные пенюары, сиречь шпионы, козни коих надлежит раскрыть? Ведь не может же он до конца открыться перед Гвоздевым – столько лет прошло: кто ведает, что у того на уме? Кто поручится, что в доносе, по коему он задержан и коий успел Дементьев прочесть, нет и толики правды? Хотя и не похож, конечно, Гвоздев на государева преступника, но кто его знает?..
Даже внешне со времени их совместного учения Гвоздев сильно переменился: погрузнел, чело избуравлено глубокими морщинами. Портрет искажают борода и давно не стриженные, немытые волосы. Да и черные, кажущиеся бездонными, глаза у бывшего друга глядят изглуби недоверчиво.
От этого взгляда сделалось Дементьеву вовсе не по себе. Он поднял повыше масляную лампу и оглядел темницу: после его пребывания здесь мало что изменилось. Разве что вместо охапок сена на земляном полу – теперь тюфяки…
Вспомнились его сотоварищи по несчастью – отец Варлаам и обер-секретарь Аврамов, их долгие велеречивые споры о Боге, о справедливости.
– Ладно, Михайла, не хочешь говорить, не надо, – понизил Дементьев голос, хотя соседей Гвоздева по темнице предусмотрительно приказал на время их беседы удалить, – послушай-ка меня. Я тебе не враг. Напротив, помочь хочу во имя старой дружбы, вот те крест!
Он торопливо перекрестился.
Гвоздев пытливо глянул на него. Так глянул, что сердце у Дементьева сжалось: видать, здорово жизнь пообломала старого приятеля, если уже ничему не верит.
