Прямо глядя в лицо подполковнику, Гвоздев ответил:
– И сие не верно, ваше высокоблагородие.
– Врешь, собака! – Мерлин уставился на него ненавидящим взглядом.
«Такому ничего не докажешь», – подумал Гвоздев, но попытку объясниться все же сделал:
– Два года, ваше высокоблагородие, на Камчатке безрыбица была. А это здесь хуже, чем неурожай на матерой земле. Связку юколы негде купить было. О хлебе и говорить нечего. И я, и Спешнев, сами хлебного жалования не имели… Вкус хлебный, почитай, забыли, наравне с прочими…
Мерлин ещё раз пристально оглядел Гвоздева и неожиданно развеселился:
– Не больно похож ты, геодезист, на голодающего… Ну ладно, с этим разберемся, – он снова построжел. – Отвечай по следующему пункту. Содержал ли ты всенародно извещавшего на тебя словесно матроза Леонтия Петрова под своим караулом? Пытал ли ево голодом? Велел ли не выпущать из-под стражи на розыскном съезжем дворе ни на малое время, разве окромя телесной нужды?
– Это было, господин подполковник. Морской служитель Леонтий Петров был мною арестован и допрошен, но к допросному листу руки не приложил.
– Отвечай, по какому делу матроз сей арестован?
– В январе прошлого года изнасильничал блудным грехом жену служивого человека Крупышева, пока тот был в отлучке. Присвоил себе его медный котёл ценой в тридцать лисиц, два мешка сладкой травы стоимостью двадцать лисиц и другие пожитки. Жил Петров в доме Крупышева и полностью разорил его до прибытия хозяина. Крупышев и донёс мне на Петрова. Заковав злодея в железа, отправил его на съезжий двор, где он и вскричал на меня «слово и дело государево». Для разбирательства по сему доносу хотел я отослать его к Охотскому правлению, да штюрман Генс отказался взять Петрова на борт. Посему он до сих пор на здешнем съезжем дворе и обретается.
– Сие является подозрительным, – снова пожевал губами Мерлин, напомнив Гвоздеву морского диковинного зверя, коего промышлял он с тем же Петровым в позапрошлый голодный год.
Мерлин пристукнул пухлой ладошкой по столу и произнес назидательно:
– Не слыхано такое, чтоб ответчик показателя содержал под своим караулом…
Он надолго замолчал. А Гвоздев, потрогав правую порванную мочку, подумал, что поступил верно, не сказав Мерлину, как признался на допросе Петров, что это он прострелил ему ухо во время штурма острожка. Тут-то подполковник точно усомнился бы в его непредвзятости, а ведь поступил он с Петровым по совести, а вовсе не из мести.
