Прошло несколько дней, пока прибыли служилые люди Чудинова.
Генс, неожиданно расщедрившись, прислал ещё два десятка моряков под началом Змиева. Теперь отряд возрос до ста четырех человек. Посчитав такие силы достаточными для усмирения восставших, Гвоздев и Спешнев наконец пришли к согласию о начале похода.
Проводниками вызвались быть Попов и Красавцев.
Перед выходом начальники построили и осмотрели отряд. Настрой был самый боевой. Морские служители и казаки горели праведным гневом к инородцам. Даже хромой Сорокоумов отказался остаться на боте.
– Душа отмщения просит! Ужо я их всех! А энтого Федьку, растудыть его мать, Харчина, самолично зубами загрызу, на мелкие ремни порву… – грозился он, вставая в строй.
– Никакого самосуда не потерплю! – сказал, как отрезал, Гвоздев. Он сурово оглядел казаков и морских служителей и, потирая занывшее плечо, некогда вывернутое на дыбе, повторил: – Все слыхали? Никакого самосуда! Чтобы с каждым бунтовщиком поступать строго по регламенту!
Попов криво усмехнулся:
– Хм! Это по какому? По тому самому, ваше бродь, как оне с нами?
– Не умничай, Попов. Ты ж меня знаешь. Сказано – сделано. А для умников управа найдется! Чай, не забыл, как кошки мяучат?
Попову, некогда поротому по приказу Гвоздева за пьяную драку, столь прозрачный намёк не понравился. Он недобро зыркнул на него, но промолчал. Когда Гвоздев отошёл в сторону, просипел на ухо своему дружку морскому служителю Петрову:
– Шибко заноситься стал начальничек… Урезонить надобно!
– Погодь, урезоним исчо! – подмигнул Петров. – Пулять по тельменам зачнем… А пуля-то дура! Хто ведает, откель прилетит… Он и мне под хвостом мозоль натер!
Попов усомнился:
– Ага, пульнем! Тут же в нас пальцем тыкнут: бо нехристи огненного боя не ведают, ружей-то у их нема…
– Тщ-щ, брат, об ентом апосля покалякаем…
Тут Спешнев зычно приказал:
– Слушай меня! Всем командам грузиться в лодки! Как дам знак, выступаем!
Начальники команд Чудинов и Змиев тут же, каждый на свой лад, повторили приказ.
Строй сломался. Все двинулись к реке.
Стоя по колено, а то и по пояс в бурной воде, принялись грузить на лодки припасы и снаряжение, загодя сложенные поблизости в кипы. Орудия и ядра с превеликим трудом втащили на две самые большие плоскодонки, глубоко просевшие под их тяжестью.
Наконец погрузка была завершена. С флагманской посудины бабахнул сигнальный выстрел, и караван, состоящий из десятка русских лодок и стольких же ительменских долблёнок, вёслами вспучивая мутную воду, медленно двинулся вверх по течению. По берегу его провожали женщины-ительменки, чьи русские мужья отправились в поход. Рядом сновали лохматые собаки из острожка, которых хозяева не взяли с собой, дабы лаем не выдали место нахождения отряда.
