Он вытащил какую-то кучку еле держащихся вместе страничек, потемневших, с шершавыми обтрепавшимися краями.
— «Umbilico»[6], «Murologia».. да, разведение нутрий... чего у нас только нет... на горбу, а как же; немодно, говорят господа офицеры... хе-хе! Ах, то, что вы взяли, это уже мода. Заурядная мода. Ну, крой изящных смирительных сорочек, и прочее, разные там... «Вселенная как сундук» заинтересовала вас? Ну ясно! Так сказать, скрыня... там еще есть приложение: «Пособие для собирателя доказательств собственной вины» — заметили? Хе-хе! «Самоучитель самосуда» — так называется этот раздел.
Повернувшись к нему спиной, чтобы хоть как-нибудь отгородиться от его болтовни, которая — неотвязное впечатление! — обволакивала меня чем-то нечистым, смешанным с пылью, я вслепую, яростно листал этот маленький, словно опухший томик, то и дело натыкаясь на странные термины, на какие-то дубль-провальники, криптозасовы, шифромалы, шифроломы, кодокрады, суперсобачки и суперзащелки, телесные фарши, — автором «Криптологии» был доцент Приват Пиннчер.
Я воспользовался кратким перерывом — Капприль был вынужден замолчать, когда прямо в руки ему свалилась груда неосторожно задетых томов, грозя его задавить, — и сказал, что должен, увы, идти. Он посмотрел на часы. Я спросил, можно ли мне поставить мои, остановившиеся. У него была большая серебряная луковица, по которой я ничего не смог прочитать.
— Это... тайные часы? — вырвалось у меня.
— А что? — сказал он. — Ну да. Тайные. Тайные часы. Ну и что? А?
И спрятал их, тщательно закрыв крышку шифрованного циферблата. Я отдал ему книгу, которую держал в руках, что-то бормоча насчет того, что приду в другой раз, когда у меня будет больше времени, а пока что подумаю, что выбрать для чтения. Он почти не слушал меня, так его разобрало, — он показывал мне дорогу в другие отделы книгохранилища; голые лампочки, словно низко висящие звезды, освещали обсыпанные мелкой пылью, забитые бумагами внутренности тяжело осевших, разинувших свои полки стеллажей и шкафов; уже у входа он догнал меня с учебником «Искусства деморализации» и листал передо мной жесткие страницы, расхваливая этот труд, как будто я был его возможным покупателем, а он — полупомешанным библиофилом и заодно торговцем библиотечным старьем.
— Но вы же ничего не взяли, ничего! — вцепился он в меня в каталожной комнате; чтобы отвязаться, я взял у него книжицу об ангелах и, не знаю сам, почему, пособие по астрономии. Я неразборчиво подписал цирограф, затем, сжимая под мышкой стопку бумаги (так выглядел этот ангелологический труд — манускрипт, а не печатная книга, Капприль с восхищением повторял эго), вышел и с чувством неизъяснимого облегчения вдохнул чистый коридорный воздух. Еще долго потом вся моя одежда выделяла все более слабый, но отчетливый смрад, смесь запаха преющих телячьих шкур, типографского клея и истлевшего полотна. Я не мог отделаться от омерзительного ощущения, что попахиваю какой-то бойней.
