– А ведь тут правда написана. Прежде чем встретиться с вами, мы прошли три деревни. Эй, Петрович, не запомнил ли их названия? – Боец окликнул проходившего мимо них человека. Тот замотал головой, замычал. Ксения с постыдной брезгливостью рассматривала его голову, покрытую слоями бурых бинтов.
– Эх, Петрович контужен! Лыка не вяжет. Только мычит. А вчера ещё мог говорить…
Мимо них всё шли люди. Где-то неподалеку слышался отрывистый лай политрука.
– Слышь, лейтенант! – продолжал боец. Он осторожно ухватился за край листовки, пытаясь вытянуть её из пальцев Соленова. – Что это твой политрук так командует, а? Разве не ты старший?
Лейтенант молчал, не отрывая глаз от листовки. На скулах его играли желваки.
Ксения огляделась. Вот кто-то остановился рядом с полуторкой. Какой-то шустрый малый уже взобрался в кузов. Ещё двое подвели к заднему откинутому борту, человека, перепоясанного портупеей, – раненого офицера. Правая рука его заканчивалась окровавленной, замотанной грязными тряпками культей. Бойцы помогали ему взобраться в кузов, а плосколицый их водитель суетился неподалеку, покрикивал, пытаясь препятствовать им. Но вот уж бойцы в кузове укладывают раненого командира на дощатый пол. Ксения на миг увидела его искаженное болью лицо. Нет, он ранен не только в руку. Гимнастерка спереди перепачкана кровью и кое-как перетянута невообразимо грязными бинтами. Тело офицера сотрясал озноб. Ксения кинулась к кабине. Там, под сиденьем, она видела старенькое байковое детское одеяло. Вот оно, всё в масляных пятнах, воняет керосином, но ничего – сойдет! Эх, что же это Гусельников так орет? Выстрел хлопнул внезапно. Кто-то отчаянно завопил. Ксения подскочила, больно ударилась головой о стойку кабины, выскочила наружу. Снова хлопок. Кто-то толкнул её в сторону, и она снова ударилась обо что-то твердое. На этот раз плечом о грязный борт кузова. Возле откинутого заднего борта толпился народ: политрук и лейтенант, солдаты, плосколицый водитель и тот человек с покрытым кровавыми струпьями лицом. Тот самый, что показывал лейтенанту листовку. Соленов командовал:
– Веди его к обочине! Освободить кузов!
Кого-то тащили к обочине упирающегося, истошно вопящего. Соленов зачем-то держал в руках винтовку, Гусельников сжимал дымящийся пистолет. Ксения услышала металлический лязг. Отступающие бойцы брели мимо. Они не разговаривали друг с другом и словно не замечали дел, творящихся на обочине. Ни один не остановился, ни один даже не глянул в ту сторону, где в ряд стояла расстрельная команда – трое бойцов из взвода Пеструхина с винтовками наизготовку. Среди них – фабричный мальчишка лет семнадцати, тот, что просил у Ксении закурить. Как, бишь, его? Ванечка? Васенька? Он ли это целится в уставшего бояться человека?
