Посадка оказалась жесткой. «Ишачок» ударился о землю, подпрыгнул и завис. Тимофей ждал нового удара о землю без трепета. Взрываться было уж нечему – бензобаки пусты, боекоплект израсходован. Магазин пистолета полон. Скольких врагов он положит при помощи любимого ТТ? Максимум – семь. Последний – себе. А может не стоит рисковать? Немцы – матерые псы, просто так убить себя не дадут. Земля приняла «ишачка», понесла по летному полю ровно. Повинуясь непререкаемому инстинкту, Тимофей стал тормозить, позабыв о важном намерении. Он видел, как к нему со всех сторон сбегались люди в незнакомой форме. Много людей, более двадцати. Тимофей сжал в ладони ТТ, припомнился давний разговор с Верой. Как же так? Разве она сама, собственной волей, не направила самолет на вражеский локомотив? Выходит, убила сама себя, нарушив основную христианскую доктрину. А ему что делать? Отстреливаться? После первого же выстрела аэродромная прислуга, все, как один человек, упали лицами в траву. В ответ не раздалось ни единого выстрела, ни автоматной очереди. Только кто-то внятно прокричал ему на хорошем русском языке:
– Не стреляй, русский пилот! Мы не хотим убивать! Уважаем тебя!
Ишь ты! Враг его уважает! Жаль, тяжеловато целится. Руки дрожат, в глазах мутится, а ведь не ранен. Неужто так устал? Тимофей разрядил свой ТТ в белый свет, как в копеечку. Для себя пули не оставил. Что дальше? Плен!
– Ты в плену! – подтвердил улыбчивый немец, тот самый ас с сотней абшуцбалкенов. – Но плен – почет! Ягдгешвадер Грюнхерц[13] приветствует тебя!
* * *
Немцы обступили его со всех сторон. Юркий человечек, с асимметричным подвижным лицом, снял с него ремень и портупею. Другой – рыжеусый, похожий на огромного кота, поднес оловянную, пахнущую хорошим алкоголем кружку. Тимофей с удовольствием проглотил коньяк. Может быть, в последний раз? Но приятного, отупляющего расслабления не наступило. Красивый парень, совсем юноша, по виду лет на пять моложе и на полторы головы выше Тимофея, смотрел на него, сверкая белозубой улыбой. Рядом с ним, сдвинув на затылок фуражку с кокардой люфтваффе, стоял вояка постарше. Верхнюю губу его украшали фюрерские усики. Он-то и подал Тимофею раскрытый портсигар. Другой враг, так и не снявший летного шлема, бледный, голубоглазый, без бровей и ресниц, дал огонька. Тимофей затянулся ароматным дымом. В последний раз? Немцы смотрели на него вполне миролюбиво, все, за исключением одного, похожего на обезьяну. Этот гримасничал и кривлялся, пытаясь напугать. Смешно!
