В марте 1797 года, среди приготовлений к коронации, Мария Феодоровна потеряла старого друга своего, г-жу Бенкендорф, которая умерла за границей, куда поехала лечиться. По воцарении Павла, г-жа Бенкендорф вызвана была вместе с мужем ко двору и осыпана милостями государя, старавшегося забыть неудовольствия великого князя, но, наученная горьким опытом, она уже ни во что не вмешивалась и держала себя, по отзыву современников, очень скромно[118]. С своей стороны Нелидова отнеслась к Бенкендорф дружелюбно, чем приобрела новые права на расположение Марии Феодоровны, которая, поместив двух дочерей Бенкендорф в Смольный, поручила их особому вниманию Нелидовой и вновь назначенной помощницы Делафон, г-жи Пальменбах[119]. Пока императорская чета готовилась в Москве к коронации, смольнянки, с Нелидовой во главе, угождая военным вкусам Павла Петровича, вышивали девять воинских знамен[120]. Повезла их в Москву сама Нелидова, приехавшая туда к самому торжеству коронации, которая произошла в день Светлого Христова Воскресения. Торжество это сопровождалось неслыханными дотоле милостями нововенчанного императора: чины, ордена, громадные имения, десятки тысяч душ крестьян розданы были с невероятною расточительностью лицам, пользовавшимся его расположением, особенно в гатчинский период его жизни. Львиная доля этих милостей досталась друзьям Нелидовой, князьям Александру и Алексею Куракиным, пожалования которым, но миллионной их стоимости, можно было бы сравнить лишь с пожалованиями, сделанными в это же время Безбородко[121]. Несомненно, что одно лишь личное желание Нелидовой, хорошо известное Павлу Петровичу, было причиной того, что она не получила в день коронации ничего, кроме звания камер-фрейлины, вполне соответствовавшего ее исключительному значению при дворе.
Впрочем, уже в Москве, среди коронационных празднеств, на горизонте царственной четы и Нелидовой появилось легкое облачко, впоследствии превратившееся в грозовую тучу. Из московских девиц, явившихся ко двору, особенное внимание Павла обратила на себя молодая, девятнадцатилетняя Анна Петровна Лопухина, дочь одного из московских сенаторов, Петра Васильевича Лопухина. Это была красавица-брюнетка, с чудною белизною лица и глубокими выразительными глазами; красота Лопухиной носила, по отзыву современников, кроткий, меланхолический характер, и была тем более поразительна, что Лопухина отличалась необыкновенною скромностью. По словам современника, Павел несколько раз говорил о впечатлении, произведенном на него Анной Петровной, и это повело к беспокойству императрицы и Нелидовой, постаравшихся, как говорили, ускорить отъезд императора из Москвы Но, разумеется, это обстоятельство не скрылось и от других придворных, в особенности от Ивана Павловича Кутайсова, только-что произведенного в гардеробмейстеры, но продолжавшего исполнять свои обязанности брадобрея при государе
