К берегам далекой родины первыми уходили дружины пилосцев и аргивян. Их вожди — благоразумный Нестор и решительный Диомед — не захотели медлить на чужом берегу. Вид неспокойного моря тревожил их.
И боги охраняли уходящие суда. Капризный Эвр, восточный ветер, послушно донес корабли до мыса Малей. Оттуда уже легко было добраться на веслах до Пилоса и Аргоса.
Но тысяча ахейских кораблей всё еще оставалась на берегу Троады. Перед отплытием ахейцы решили принести богам гекатомбу.[23] В последний раз просторная равнина Скамандра кипела войсками. Воины несли сухие стволы деревьев с лесистых предгорий Иды. На побережье складывали высокие костры. К берегу пригнали стадо могучих белорыжих быков. Кривые рога животных были увиты цветами.
Звенели латы, колыхались щиты и копья. Каждое племя столпилось вокруг своего вождя. Первого быка подвели к вождю народов Агамемнону. Он осыпал животное пригоршнями золотистого ячменя и ударом меча убил его. За ним и другие вожди мечами пересекали горло каждый своей жертве. Воины добивали быков, разрубали тушу на части, а вожди наперебой, громким голосом взывали к бессмертным богам. Они просили дать ахейцам попутный ветер и безопасную дорогу.
Вспыхивали жертвенные костры. Пламя взвивалось, валил густой дым. В костре сжигали долю богов — кости, обложенные кусочками жира, мяса, внутренностей. Остальное мясо должно было достаться людям, участникам жертвоприношения.
У костров присели на корточки воины и жарили мясо на длинных вертелах. Глашатаи развязывали кожаные мехи с вином. В широких глиняных кратерах смешивали вино с водой: вино никогда не пили неразбавленным. Полные кубки быстро расходились по рукам.
Долго тянулся пир. Звонкоголосые певцы распевали победные пэаны — хвалу богам за одержанную победу. Ахейцы радовались: наконец-то покинут они опостылевшую Троаду! Скоро, скоро истомившиеся воины увидят приютные гавани родной, так давно оставленной земли!
Среди победителей виднелось сумрачное лицо их вождя — Агамемнона. Когда делили добычу, Атриду отдали пленницу Кассандру, дочь царя Приама. Она считалась пророчицей, но это не спасало ее от рабства. Когда гордая дочь Приама предстала перед вождем ахейцев, она сурово взглянула на своего господина и предрекла ему близкую гибель, — ему и себе вместе с ним. Атрид не верил предсказанию, но невольное уныние томило его.
Юный Неоптолем тоже угрюмо отстранялся от веселых товарищей. Его терзала совесть. Когда вместе со всеми он ворвался в царский дворец, в одном из внутренних дворов увидел он царя Приама. Злополучный владыка Трои обнимал обеими руками Зевсов алтарь: он думал найти здесь защиту. Гнев Зевса грозил тому, кто посмел бы совершить убийство возле священного жертвенника.
