– Может, у него есть собака? – спросила Глория, прислушиваясь.
– Нет у него никакой собаки, говорю же тебе, он просто псих! – Ричард возмущенно уставился на стенку, из-за которой доносились странные звуки. – Я говорил, что надо было брать ту квартиру, на Малберри-стрит.
– Ага, окна у нее выходили аккурат на больницу. Вот радость была бы – то «скорые», то еще что! – Глория потыкала палочками в коробочку, принесенную из китайского ресторана. Ловко подцепила кусочек свинины с ананасами и принюхалась: черт, одни специи!.. Ну, будем надеяться на лучшее. Она сунула кусочек в рот, потом откусила от спаржи и придвинула к себе папку с бумагами. Времени мало, надо просмотреть проект…
Но за стеной опять раздался грохот, словно в стенку швырнули что-то тяжелое, потом то ли стон, то ли крик.
– Все, с меня хватит! – Ричард решительно оттолкнул в сторону коробочку с пророщенными ростками сои. – Я звоню управляющему. Пусть или полицию вызывает, или сам разбирается.
– Может, сперва сами попробуем с ним поговорить? – предложила Глория.
– Да говорю же тебе, он псих! Вдруг он опасен?
– Ну уж так и опасен. Нас двое, и мы не полезем на рожон. – Глория уже стояла у зеркала. Опасен или нет, псих или нормальный, но она должна накрасить губы и поправить волосы, прежде чем постучать в дверь соседа. Ричард трусоват, тут ничего не поделаешь… Но она, Глория, выросла в Бруклине, а это о чем-то говорит! Ее так просто не напугаешь.
Собственно, детство Глории прошло в Милуоки – это крупный город штата Висконсин, и стоит он на берегу озера Мичиган. Наверное, это было счастливое детство, потому что Глория его почти не помнила – так, какие-то кусочки: пикник на берегу, конкурс рисунков в школе, соседскую девочку, у которой была собака по имени Айк… Но родители Глории развелись, когда ей было девять, и мать переехала в Нью-Йорк. И поселилась она в Бруклине, потому что работала медсестрой в больнице и подыскала жилье недалеко от места работы. Можно сказать, что счастливое детство кончилось в первый день прихода в местную школу. Никогда еще за всю свою жизнь не слышала девочка столько грязной ругани и не видела так много людей разных цветов кожи и национальностей. Через пару лет она научилась драться, используя зубы и ногти, никогда не выходила из дома без ножа и баллончика с газом и ругалась не хуже остальных. С четырнадцати лет она подрабатывала официанткой, и ей крупно повезло, потому что одноклассник устроил ее в пакистанский ресторан, где нравы были куда сдержаннее, чем в расположенном на соседней улице мексиканском.
