Лепехин взглянул на старшину с усмешкой, будто дивясь его щедрости, Ганночкин перехватил взгляд, и крохотные довольные глаза его обметали морщины, целая сетка.
— Может, еще чего? — спросил он. — Излагай, пока я добрый.
Смахнул пальцами пот с лица, потряс ладонью, будто освобождаясь от чего липкого. На сапоги моросью сыпанули капли.
— Хватит?
Лепехин приподнял жесткие брови, свел их у переносицы.
— Хватит. — Подошел к порожку фургона, неловко, целя приземлиться вначале на одну ногу, потом на другую, спрыгнул. Снизу крикнул: — Подавай свой продукт, старшина.
Ганночкин поднял ящик, сунул под мышку и, прижимая его локтем к бедру, осторожно, боком, стараясь не оступиться с ослизлых, обпаянных льдом ступенек, спустился на землю. Лепехин принял ящик, пристроив его на полурасщепленном сосновом чурбаке, начал сортировать продукты: отобрал три банки консервов, полдесятка брикетов, сунул в рюкзак, остальное оставил в ящике.
— Это не возьму. Лишнее.
— Ладно, — сказал Ганночкин зябко, ширкнул носом, в глазах у него отразилось недоумение. — Ладно. Знаешь что? — Он поглядел вниз, на головки собственных сапог. Пощелкал пальцами. — Еще я тебе телогрейку выдам. Под шинель наденешь. Теплее будет. Особенно ночью. Ночью мороз злеет.
— Давай, Степан Сергеевич, — назвав старшину по имени-отчеству, откликнулся Лепехин. — От телогрейки не откажусь. А вообще ты меня как на Луну собираешь. По высшему разряду.
— Вернешься — отдашь. А не отдашь — отниму, — сказал Ганночкин, слазил в фургон, вышвырнул из теплой притеми ватник с остро блеснувшими на лету латунными пуговицами, погромыхал ступеньками.
— Ну, Иван брат Сергеевич, — он широко развел руки, будто собирался обхватить целую деревню.
— Иван брат Сергеевич — так не говорят. Говорят — Иван свет Сергеевич.
— Ага, — согласился старшина. — Ни пуха тебе…
— К черту, к черту… — Лепехин сделал шаг к Ганночкину, обнял крепко, подумал, что Ганночкина обнимать все равно, что слона, пристукнул ладонью по спине. — Нельзя объять необъятное.
Ганночкин же в ответ сжал сержанта так, что Лепехину небо показалось величиной в копеечную монету, в позвоночнике что-то хрумкнуло, а перед глазами заелозили электрические светляки. Здоров же мужик! Пушку бы вместо тягача ему таскать, а не крупу развешивать.
— Слушай, попрошу тебя об одном, Лепехин. Не откажи, а? Как там у Корытцева брат мой? Кузьма Сергеевич Ганночкин, ты знаешь… Посмотри, как он? Жив? Давно что-то от него ничего не поступало. Нет вестей и нет…
