Поэтому Пселлу не трудно было убедить Евстратию в чем угодно. Переговоры его и на этот раз были удачны как всегда. Он очень долго, запутанно доказывал ей, что первая и главная обязанность подданного угождать царям, далее, что не следует осуждать ближнего. Нет надобности предполагать, что у царицы непременно дурные намерения, ведь, может быть, она желает сделать что-нибудь хорошее. Разве свидание между мужчиной и женщиной должно быть непременно любовным? Разве не беседует он наедине с нею, Евстратией, не имея, однако, в голове никаких преступных мыслей? Наконец, он обещал ей придать всему делу такой оборот, что и она, и царица окажутся невинными. Патрикия, убежденная красноречием молодого философа, решилась не мешать Зое и делать вид, что ничего не видит.
Оставалось только известить Константина Мономаха. Пселл отправился к нему и сообщил, что царица, как ему точно известно из достоверного источника, пылает к нему самою страстною любовью.
– Не пренебрегай этим, – сказал философ, – говорю тебе, как приятель приятелю: она не очень молода, это правда, но она царица.
– Было бы безумием отнестись с пренебрежением к державной Зое, – ответил Мономах.
– Но ты понимаешь, продолжал Пселл, – что по свойственной женщинам стыдливости она не решается назначить тебе свидания, ты должен добиться этого сам, как бы помимо ее воли.
Мономах находил, однако, что это невозможно.
– Можно влезть ночью в дом красавицы, – говорил он, – и я это делал, но нельзя врываться во дворец.
– Все можно – ответил Пселл, – когда умеешь умно обставить дело. Хочешь, я помогу тебе? Хотя я и ничтожный чиновник, но у меня много знакомых среди придворных служителей. Доверься мне.
Мономах имел неосторожность довериться своему приятелю Пселлу.
В ночь на 2 августа императорский казначей стоял у маленькой дверцы в задней части дворца. Было совсем темно. Вдруг кто-то взял Мономаха за руку и незнакомый голос сказал: "Иди за мной!" Мономах повиновался, хотя ему было жутко, он понятия не имел о том, кто его ведет, в темноте нельзя было даже различить, мужчина это или женщина. "А вдруг это западня?" – подумал он. Его провожатый, очевидно, очень хорошо знал дворец, он ощупью пробирался по каким-то, должно быть, потайным ходам; в некоторых местах было так низко, что приходилось нагибать голову. Потом стали взбираться по лестнице. Потом он, наконец, остановился.
– Перед тобой занавес, – сказал он, – отдерни его и ты попадешь, куда нужно.
