, потом в другой, наконец, в трех сразу. Он вносил в казначейство сумму податей, которая должна была поступить с какой-нибудь провинции, и затем получал право взимать сборы в свою пользу. Операция эта давала ему изрядный доход, так как Иоанн с своей стороны отдавал на откуп сбор податей по отдельным округам сборщикам податей и при этом брал с них надбавку против того, что требовало с него казначейство. От ловкости сборщиков зависело собрать с народа еще больше и положить кое-что в свой карман. В других провинциях евнух старался войти в какое-нибудь соглашение с начальствующими лицами. Евнух высчитывал, какой у него будет доход, если все 38 фем будут вносить свою лепту; он надеялся, что это время настанет и громадная сумма производила даже на него впечатление.
А он в минуты откровенности хвастался, что богаче его нет человека во всей вселенной. Люди, близко его знавшие, удивлялись, на что ему деньги, когда у него нет никаких расходов? Живет он во дворце, кормится с царского стола, с женщинами никаких сношений иметь не может. Но никто не знал, что у этого человека, считавшегося всеми бесстрастным, есть одна или даже две страсти, об одной, впрочем, имели некоторое понятие: он любил поесть. При этом он дорожил больше всего количеством, а не качеством, – съесть большую морскую рыбу или несколько фунтов бобов было для него шуткой. Обед, тот самый, который ел царь, казался ему недостаточным, и он всегда добавлял к нему три, четыре блюда. Чрезвычайного в этом ничего не было, – были и другие любители поесть, которые могли поспорить с Иоанном, например, Константин Мономах, имевший в этом отношении большую известность. Но Мономах любил поесть сам и других угостить; он устраивал пирушки, на которых ели и пили так много, что не скоро их забывали. Не так поступал Иоанн; он никогда никого не угощал, уверяя, что посторонние мешают ему есть.
Но была у него и другая страсть. Приблизительно раз в месяц запирался он в своих покоях и пил вино до пресыщения, пил обыкновенно сутки, а потом не предавался этому занятию несколько недель. Он уверял всех, что никогда не пьет, а потому отсылал вино, если ему его присылали, но он сам тайком покупал его через одного служителя, которому вполне доверялся и который действительно ни разу не выдал его. На это он не жалел денег, приобретая самое дорогое кипрское вино, и приказывал выливать все, что оставалось у него после каждой попойки. Но когда он ходил в гости, он отказывался от вина, как от презренного напитка, и всегда вспоминал, до какого позорного состояния вино довело Ноя. "Вот уж этим я не грешен", – всегда отвечал он на любезное предложение хозяина выпить. За это многие не любили его, так как считали, что он действительно не знает даже вкуса вина и стеснялись пить при нем.
