– Ты забываешь, Зоя, что завтра меня будут венчать на царство. Грешно думать об этом в такую минуту.
– Ну, хорошо, но обещай, что впредь я не буду одинока в своем гинекее; ты знаешь, какое наслаждение мне доставляют твои объятия.
– Постараюсь, – сказал Михаил равнодушно и ушел.
Зою поразил этот холодный тон.
В понедельник, как было назначено, состоялась коронация. Михаил думал, что он на небе, когда патриарх надел на него венец и дал ему скипетр. Он ощущал какое-то блаженство. Особенное же наслаждение доставило ему помазание миром. «Вот теперь смыты с меня все грехи; я чист и невинен, как ангел, – думал он. – От меня зависит сохранить эту чистоту, я буду человеколюбив, буду добр, облагодетельствую свой народ».
Обряд венчания закончился. Все присутствующие в св. Софии запели: "Многая лета великому царю и самодержцу Михаилу". Император сел на трон и принимал поздравления. Сановники один за другим подходили к царю, падали ниц у трона и лобызали сначала правое, затем левое колено императора.
Михаил, самодовольно посматривая на старцев, убеленных сединами, кланявшихся ему, сознавал себя в эту минуту великим самодержцем, обладателем вселенной. Каждый раз, как он видел на себе пурпурные туфли, сердце его трепетало. Никто в мире, кроме него, не имеет права носить эту священную обувь. Есть другие правители, они тоже носят венцы на голове, по пурпурные туфли надевает он один, потому что он единственный царь и самодержец.
Церемония длилась очень долго; на поздравления нескольких сот сановников ушло три часа. Михаил чувствовал себя очень утомленным, когда, наконец, очутился в своих покоях. Он хотел было прилечь, но ему доложили, что обед подан. Несмотря на торжественный день, он пригласил к столу только брата Иоанна. Все остальные были званы на ужин после заседания.
– Представь себе, Иоанн, – сказал Михаил, – обряд венчания произвел на меня такое впечатление, что мне до сих пор кажется, будто поют "многая лета великому нашему царю и самодержцу Михаилу".
– Дай Бог, царь, – ответил евнух, – чтобы ты всю жизнь не слышал ничего другого. – Взглянув на брата, Иоанн заметил, что он дрогнул и даже привстал. Неужели простые слова могли так неприятно подействовать на него?
– Разве кроме нас, есть кто-нибудь в зале? – спросил царь, посматривая по сторонам.
– Нет никого. Отчего ты спрашиваешь это?
– Так, мне почудилось…
Михаил не хотел сознаться, что ему почудилось, будто поют: "Многая лета убийце великого самодержца Романа".
