— Это еще что?
— Ур-ру-люр… мур… люр-ра…
— Гмм-мм, — Старик в упор уставился на пришельца, пережевывая табак за небритой щекой и соображая, шутит чужак или серьезен.
— На каком это ты языке говоришь?
— Люрр.
Старик покачал большой головой и, усмехаясь, подергал себя за бакенбарды.
— Держу пари, — фыркнул он, — ты говоришь как иностранец. Знаешь, где я раньше слышал такой говорок?
— Люр-ру-ур.
— На Гава-а-айях. Тридцать лет назад. Меня занесло в Гонна-лу-лу. Ну, я и застрял там на два месяца. Так вот у них там такой же диковинный язык.
Незнакомец с любопытством посмотрел на Старика. Странная, в виде перевернутой пирамиды, голова незнакомца задвигалась. Он разинул маленький безгубый рот, и оттуда зазмеился белый язычок. Большие уши подались вперед, чтобы лучше слышать дедову речь.
Старик сказал:
— Присаживайся, незнакомец. Мне все равно приятно, что ты здесь, хоть и не разговорчивый.
Незнакомец сел, а точнее, плавно привел себя в состояние покоя. Старик уловил движение.
— Ты смотри-ка, изящный, прям как танцовщица. Грация, понимаешь! Гмм… Разрази меня гром! У меня ноги-руки так легко ни за что бы не согнулись.
И старик вновь с головой ушел в свое серьезное занятие.
— Знавал я одного такого… грациозного. Танцевал на сцене Академического театра в Торнборо. Ребята над ним подтрунивали — уж больно пластично он двигался. Наверное, это стало его второй натурой.
Незнакомец задумчиво разглядывал обветшалую хижину и бутылочные тыквы, подвешенные над входом, высокую железную кровать, видневшуюся в окно, обросшие лишайником бревенчатые стены и весьма неопрятного кота, дремавшего на солнышке. Все это, да еще строгальщик, в придачу с его занятием и песенками, выглядело весьма старомодно и захолустно.
Старик неподражаемо сплюнул, и табак, описав дугу, втемяшился в дрозда. Тот заверещал и, как ошпаренный, метнулся прочь, трепыхая мгновенно намокшими крылышками.
Дед потянул носом летний воздух.
— Странно, — изрек он, принюхавшись снова. — Чуешь? Чем это повеяло, мистер?
Молчание.
От ветра и знойного солнца запах чужеродной плоти усиливался.
Старик поморщил вздернутый нос.
— Ну и смердит. Я-то думал, дубильню с живодерней закрыли. Оказывается, нет. Должно быть, сегодня снова открыли.
Старик подслеповато уставился в сторону чужака, пытаясь навести свое зрение на резкость. Первое, что пришло ему в голову, было: «Может, тебе не мешало бы в баньку сходить». Но, поразмыслив немного, старик сказал себе: «Да я сам с апреля не мылся». Нет, тут что-то другое. В любом случае, сказать гостю, что ему срочно нужны мыло и влажное полотенце, — ужасно невежливо.
