При этих словах Нора выронила моток черных ниток, и он покатился к Стоуни, разматываясь.
— О господи! — ахнула Лурдес.
Стоуни захлопал в ладоши.
— Видела? Она лучший рассказчик на всем свете.
— Потрясающая история, — согласилась Лурдес, опираясь на локоть и с восхищением глядя на Нору. — Жуткая, но потрясающая.
— Я знаю их великое множество, — засмеялась Нора Шанс, взгляд ее невидящих глаз был, как всегда, устремлен в пространство. — Тысячу и одну, как Шехерезада — Она улыбнулась и кивнула. — А теперь, дети, ступайте домой. Уже смеркается, я чувствую то по запаху, витающему в воздухе. Сумерки нехорошее время на болотах.
Это тоже было в тот год, когда Стоуни исполнилось пятнадцать, когда любовь пришла к нему и захлестнула волной, а Нора Шанс, рассказав завершение своей истории из далекого прошлого, благословила союз подростков.
Это было летом.
А потом пришла осень и завладела улицами. Траулеры доставляли омаров, запах моря, рыбы и водорослей разливался в хрустально-чистом, воздухе. Стоунхейвен был очарователен летом, но, как и все прибрежные города Новой Англии, делался по-настоящему прекрасным только тогда, когда начинали желтеть листья.
2
Существуют ли до сих пор подобные уголки? Где лето, кажется, длится чуть ли не весь учебный год, где перед каждым домом, построенным из кирпича или дерева, раскинулись аккуратные, чистенькие-пречистенькие лужайки, где все соседские дети держатся вместе и летними вечерами играют в американский футбол на маленьком пляже в бухте и кажется, не будет конца и краю летнему дню, пока в багровых сумерках после девяти вечера не начинают летать светлячки? Потом дни становятся короче, темнеет уже в пять и на городок спускается осенняя прохлада, принося с собой запах гниющей черники и шорох сухих листьев.
Стоунхейвен, маленький камешек, обкатанный морем и годами настолько, что он сделался совсем гладким снаружи, но остался острым и колючим внутри, был сооружен на мысу, который выдавался в сторону островов Авалона Ураганы в тридцать восьмом и шестидесятом посрывали крыши с домов и разбили городские часы на ратуше, но к тому времени, когда Стоуни исполнилось пятнадцать, все было восстановлено и выглядело почти точно так же, как и в начале восемнадцатого века, когда было построено.
Полисмен Деннехи шутил, что и дороги с тех пор нисколечко не изменились. Он обычно сидел в своей патрульной машине, прихлебывая кофе, купленный в пирожковой Бесс Итон в Покатуке, и наблюдал за неспешным движением в городке, а затем возвращался в Мистик, где находился участок, чтобы в который уже раз сообщить своим завидующим сослуживцам: «Ну в деревне, как всегда, спокойно. Видел трех симпатичных девчонок, один черный «мерседес» и получил бесплатный ленч в чайной всего лишь за то, что проверил, работает ли сигнализация». Его рапорты не отличались разнообразием, лишь изредка в них добавлялись какое-нибудь странное самоубийство или мелкая кража, так что в свои пятьдесят Бен Деннехи нес относительно мирную службу на страже закона и радовался жизни. Все, что он мог сказать о жителях Стоунхейвена, это отметить их богобоязненность. В парикмахерской на Уотер-стрит, где по вечерам собирались почти все представители старшего поколения, из уст в уста, словно простуда, передавались рассказы о вечно памятных штормах и войнах. Постепенно эти истории обрастали все новыми подробностями, становились все длиннее и цветистее, пока слушатель не начинал верить, что весь Стоунхейвен был разрушен ураганом «Донна», и именно юноши Стоунхейвена победили во Второй мировой войне.
