Я ушел сразу же после ее выступления в надежде, что она так и не заметила моего присутствия. На улице шел снег, валил сумасшедшими хлопьями, а в голове у меня звенел ее голос, чуть хрипящий на высоких нотах. Я шел и думал о ней снова и снова до одурения, о ее тонких, взлетающих в воздух пальцах, о ее скользящих по плечам волосах, о ее стройных ногах в красных туфлях, о покрывающейся пятнами – от волнения – шее, о том, что я не знал ни одной девушки в своей пусть еще короткой жизни, которая бы так могла удивлять и восхищать меня. Наверное, я зря это увидел. Теперь мне оставалось только смириться с тем, что она – самое лучшее, что могло быть со мной. И уже не будет. Впервые мне показалось, что я приблизился к разгадке ее ухода: я действительно очень любил Лену – так, что смотрел на нее во все глаза. Но похоже, никогда по-настоящему ее не видел.
Одно ее четверостишие никак не шло у меня из головы, звуча упреком. Я снова и снова прокручивал в голове эти строки, пытаясь увидеть в них двойное дно, докопаться до сути и найти там, на глубине, что-то, что могло бы дать мне малейшую надежду на то, что, несмотря на всю отстраненность, нежелание меня видеть, Лена все еще могла любить меня. Хоть это и не значит, что она могла бы вернуться ко мне.
Одно понять бы: если я на вдох
тебя любила, кто из нас – на выдох?
Всю жизнь прожить, одно запомнив имя, —
надеюсь, это стоило того.
[9]Когда я вернулся домой, то оказалось, что мама приехала навестить меня из деревни, где она жила со времени моего отъезда. Как обычно, навезла домашней еды и солений, которым было уготовано пропадать в холодильнике, пока я отдавал предпочтение китайской лапше и пицце. За ужином я обронил, что был на выступлении Лены.
– Да? – удивленно приподняла она брови и посмотрела на меня изучающе. – И как она?
– Она – прекрасно.
– А ты?
– В каком смысле? – делаю вид, что не понимаю вопроса.
Мама не ответила. Лишь подлила себе чай, какое-то время помолчала, размешивая сахар, а потом выпалила, будто и не мне, а себе:
– Никогда она мне не нравилась. Мелкая, болтливая, суетливая. А расстались вы – и я все про нее поняла. Видела ее на вокзале, когда ты уезжал. Пряталась за углом, поникшая, как побитая собачка, ревела. Я эту картину никак не забуду. Вокзал, ты от меня уезжаешь, и Ленка твоя несчастная вся в слезах.
Я не знал, что сказать. Что это – фантазия стареющей женщины? Маразм?
– А… – машет рукой. – К чему были все эти жертвы? Все равно вернулся. И любишь ее небось до сих пор.
