– Ты не должен обижаться на моего хозяина за резкость, – робко проговорила Ребекка. – Он вовсе не плохой господин. У него доброе сердце, хотя временами он кажется вытесанным из камня.
– Он продал твоего отца в школу гладиаторов. Ведь не добровольно же твой отец пошел туда.
– Он сделал это ради меня. Мой хозяин обещал, что взамен дарует мне в своем завещании свободу. После его смерти я стану вольноотпущенницей. Я смогу выйти замуж, и мои дети будут свободными людьми.
– Дорого же твой отец заплатил за это, – заметил Вителлий.
– Кто мог предвидеть, что, став гладиатором, он не добьется успеха? Никто в нашем округе не мог померяться с ним силой.
– Ему, однако, было больше сорока – почти тот возраст, когда мужчина уже не может стать легионером.
Немного помолчав, Ребекка проговорила:
– Он сделал это ради меня. Своей жизнью он заплатил за мою свободу.
– Свобода… – повторил Вителлий. – Что в ней проку, если ты беден? Посмотри на меня. Я свободнорожденный римский гражданин. Я могу носить тогу, что запрещено делать рабам, только у меня нет тоги, которую я мог бы надеть. Пятнадцать сестерциев платили мне за месяц работы, и на эти деньги я должен был как-то жить. Рабу не приходится об этом заботиться, потому что хозяин обязан обеспечивать его пропитание.
– Но ты можешь сам позаботиться о себе, ты смог покинуть родной город и отправиться в Рим, чтобы начать здесь новую жизнь. Мы же, невольники, принуждены делать то, что угодно нашему хозяину. Если он пожелает выпороть нас, мы должны встать так, чтобы ему было сподручнее сделать это, если он решит продать нас на рудники, мы не вправе даже словом возразить ему. Вся наша жизнь, если не считать немногих положенных и рабам праздников, складывается из работы и унижений, из унижений и работы. В отличие от вас, мы живем без надежды на будущее, наши взгляды обращены к небесам. Многие из нас даже сейчас мечтают о загробной жизни и готовятся к ней.
– Лежа в грязи, можно заглядываться на небо, – проговорил Вителлий.
– Ты видел, как он умер? – спросила внезапно Ребекка. Вителлий покачал головой. – И все же ты знаешь больше, чем рассказал мне. Я хочу знать всю правду. – Ребекка бросила на Вителлия умоляющий взгляд, и юноша опустил голову. – Прошу тебя, я сумею вынести правду, какой бы она ни была.
– Я солгал, сказав, что твой отец без страха шел на смерть. На Cena libera он выглядел совершенно подавленным и даже плакал. Поэтому я с самого утра отправился к цирку. Попасть туда мне, однако, не удалось. Меня не пропустили, объяснив, что все места уже заняты. Похоже, что римляне устремились к цирку еще с полуночи. Я не хотел, тем не менее, оставаться в неведении, поскольку не ожидал ничего хорошего. Тогда я присоединился к группе людей, собравшихся под аркадой цирка и делавших ставки на исход поединков. Около полудня я услышал выкрик: «Поединок 16… ретиарий Пугнакс против ретиария Веррита. Победил Пугнакс… Веррит убит». В первое мгновение я словно окаменел. Потом бросился расспрашивать глашатаев и услышал в ответ, что на арене только что действительно умер человек, которому, наверное, хотелось жить ничуть не меньше, чем всем остальным, но что им пора уже оглашать следующее сообщение. Чуть позже у Либитинских ворот, через которые выносят убитых гладиаторов, я увидел его тело. У него были задеты оба бедра, один глаз затек и налился кровью, но смертельной была глубокая зияющая рана в животе.
