Знание-сила, 2008 № 05 (971) | страница 25

Наука — это поиск объективной истины. Нравственность к истине и объективности не имеет отношения, и искать нравственность не надо — она нам дана. Таблица умножения и польза кисломолочных продуктов для здоровья — это все от ума. Хорошая наука — это точная картина реального, окружающего нас материального и даже нашего внутреннего, душевного мира. А нравственность (хорошей или плохой не бывает, есть нравственность и безнравственность) — это не картина, это правила поведения внутри срисованного наукой пейзажа, и эти правила диктует нам не душа, а Дух. Диктует не истину, а ту Истину, которая не обнаруживается ни экспериментально, ни логически, но пребывает вовеки.

Другое дело — нравственное или безнравственное использование плодов научной деятельности. Атомная бомба из ядерной физики, расизм из антропологии... Ну, так и слесарное изделие можно применить для убийства. Если интересоваться только истиной, а не той, с большой буквы.

Как это ни покажется странным, все вышесказанное, на мой взгляд, справедливо и по отношению к художественной культуре. Качество стихов, прозаических текстов, музыки, картин и прочих продуктов художественной деятельности — это сила внушаемых художником образов. Если мороз по коже, если слезы, непонятно, почему из глаз, если дикий хохот или беспричинная тоска после общения с прекрасным — значит, оно и вправду прекрасное. А при чем здесь нравственность и мораль? Обращусь к наиболее знакомому мне занятию. Роман «Лолита», по-моему, безнравственен абсолютно, книги де Сада — тем более, сочинения многих наших современников претендуют на еще большее бесчинство (только кишка тонка). И что же? Разве Набоков не великий писатель, разве Генри Миллер не гений? А нравственность. Как уже было сказано, она не в этих книгах, там ее и искать не следует, там эстетическое и душевное наслаждение — нравственность же совсем в других, не претендующих ни на Нобелевскую, ни на Букера, зато переиздающихся не одну тысячу лет. В них нравственность, то есть, Дух, а не слабая и подверженная искушениям душа человеческая.

Непонимание, точнее, нежелание это понять приводит, замечу, к жесткому разделению морали и нравственности. Мол, нравственность — это безусловно, это нам природа (Бог-то сказать стесняются) дала для сохранения вида, а вот мораль есть сумма предрассудков, она относительна, вчера было нельзя, а сегодня стало можно. Релятивизм этот имеет совершенно прагматическую подкладку: оправдывает разрушение нравственности через отрицание моральной безусловности и успокаивает — мы, конечно, сильно набедокурили в последние несколько сот лет, но все обойдется, это ж исключительно вразрез с относительной моралью, а против нравственности мы ни-ни. То, что мораль есть инструмент, технология нравственности и потому так же безусловна (либо мораль, либо аморальность), признавать либеральным релятивистам не хочется, не в кайф. Чемпионами этого дела были большевики: они придумали социалистическую мораль, особую. Правда, поначалу они и нравственность придумали особую, пролетарскую — что революции надо, то и нравственно. А нацисты и вовсе на все это наплевали — арийский сверхчеловек выше ерунды, придуманной для унтерменшей. По крайней мере, те и другие были логичны и последовательны.